Непонятые и не
понявшие
Да, я посмотрела-таки по телевизору
Второй фильм оказался не лучше первого, но
я воспользуюсь им как поводом для хотя бы частичного осуществления давнишней
мечты. Давно вынашиваю планы работы «Социология Стругацких» – о постижении
социальных проблем художественными средствами. Стругацкие для этого – отличный
пример. По-моему, если классическая русская литература стала у нас своеобразным
заменителем философии того времени, то советская литература и, прежде всего,
фантастика, во многом дополнила советскую социологию (кроме Стругацких, сходу
вспоминаются Ефремов и Беляев), в значительной мере задавленную идеологией. Для
меня это ново: что-то вроде упражнений в «социологии отражения».
Давайте посмотрим, из какого мира пришли
Максим Каммерер, Рудольф Сикорски,
Антон – дон Румата Эсторский
– герои трилогии «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер»
и романа «Трудно быть богом». Именно этим героям, на мой взгляд, не повезло
больше всего с их экранным воплощением.
Так вот: пришли эти герои из
коммунистического общества, которое, согласно идее авторов, сформировалось на
Земле в XXII веке.
Стругацкие постоянно напоминают, что
коммунизм – не сусальное общество всеобщего Добра и Благоденствия. Люди
будущего не избавлены от необходимости делать нравственный выбор, стремительный
прогресс человечества ставит перед ними сложные, порой неразрешимые этические
проблемы. Так в романе «Жук в муравейнике» этот трудный выбор предстоит сделать
Рудольфу Сикорски, Страннику из «Обитаемого острова».
Постаревший Сикорски
поручает повзрослевшему Максиму Каммереру найти
некоего Льва Абалкина – человека, родившегося из «инкубатора», подкинутого
почти 40 лет назад на Землю негуманоидной цивилизацией
Странников. Цели странников не может постичь мозг человека, поэтому невозможно
понять, предположить, что несут в себе эти космические «подкидыши». И когда
один из них – Лев Абалкин – начинает вести себя странно, Сикорски
понуждает Максима найти его. В финале Сикорски
убивает Абалкина, а мы так и не получаем ответа на вопрос: был ли он опасен для
человечества?
Жгучая проблема, как показывают Стругацкие
– найти механизм принятия решений в сложной и в критической ситуации и
определить степень доступности информации, которая при бесконтрольном
распространении может привести к неуправляемым и потенциально опасным
последствиям. Короче: как совместить принципы подлинной демократии и всеобщего
участия в управлении обществом с необходимостью принимать решения быстро и в
условиях высокой степени неопределенности? В коммунистическом будущем
Стругацких вроде бы найдено соломоново решение: тайна соблюдается только в
особых случаях, когда неопределенность и потенциальная опасность последствий
зашкаливает. Стругацкие, однако, прекрасно сознавали, что ловушка кроется в
словосочетании «особый случай», точнее, в том, кто и на каких основаниях будет
эту особость определять. И логикой повествования они подводят читателя к тому,
что никакого внешнего безотказного механизма для
действий в таких ситуациях придумать нельзя. Гарантия против манипуляции
общественным мнением, против захвата власти или злоупотребления ей под
предлогом опасности для человечества может быть только внутренняя
– это система гуманистических убеждений и мотиваций субъектов управления,
людей, допущенных к тайне и наделенных правом и обязанностью принятия решения.
Сикорски поступает мужественно и решительно, но от современных супергероев его
радикально отличает то, что этот поступок становится для него личной трагедией.
Власть и право карать для него – не привилегия, а бремя.
Талант Стругацких ярче всего проявился
именно в том, что люди, для которых такие убеждения – большее препятствие для
использования своего положения в личных целях, чем любой, самый сильный и
эффективный внешний контроль, получились у них живыми и реальными. Более того,
читая и «Обитаемый остров», и «Жук в муравейнике», и «Волны гасят ветер», мы
многое видим глазами именно такого героя – Максима Каммерера,
обычного человека XXII
века.
Вообще у Стругацких коммунизм – не столько
цель, «светлое будущее» и т.п., сколько нравственный вызов человечеству,
«царство свободы», в котором, в отличие от нашего «царства необходимости»,
человек может всё, но за всё и отвечает.
Коммунистическое общество Стругацких не
просто выпукло и живо описано, оно выглядит естественным и единственно
возможным для нормального развития человека. Это достигается тем, что
описываются не законы или социальные институты, а реальные, живые люди, очень
симпатичные и – нормальные.
Именно в столкновении этих нормальных
людей коммунистического будущего с социальными обстоятельствами и типами
некоммунистического мира и есть внутренняя, самая интересная коллизия
«Обитаемого острова» и «Трудно быть богом». Это столкновение разоблачает
ненормальность и бесчеловечность условий некоммунистических миров лучше, чем их
самая острая и последовательная критика.
Это не просто делает содержание внешне
фантастически-приключенческих романов глубже, но и придает дополнительную
увлекательность сюжету: вместе с полюбившимися нам героями мы включаемся в
процесс критики миров и людей, с которыми они столкнулись. И
Стругацкие талантливо превращают для нас этот процесс в рефлексию, ибо социальные условия и типы Саракша
(и даже средневекового Арканара в «Трудно быть
богом») так узнаваемы, а результат этой рефлексии предопределен человеческой
привлекательностью героев-коммунаров. Они кажутся нам единственно
возможным вариантом Человека, все остальное – отвратительным или нелепым.
Именно из-за художественной и
эмоциональной убедительности коммунизма Стругацких их произведения так трудно
перенести на экран, не будучи убежденным коммунистом и реалистом одновременно.
Коммунист-романтик создаст неубедительную утопию. Антикоммунист или человек с
гибкими убеждениями создаст более или менее удачную киноэпопею о супергерое, которые
борется с разными отдельными плохишами в странных
инопланетных мирах. Больше всего подходят под такую версию «Обитаемый остров» и
«Трудно быть богом». Вот им особенно и не повезло. Из последнего
лет 20 назад сделали стрелялку в космических декорациях
и с половым актом, виртуозно исполненным прогрессивным землянином и симпатичной
подшефной инопланетянкой. Межгалактическая любовь была снята как бы в
ультрафиолетовых (или инфракрасных?) лучах, и за ним из космического корабля
наблюдала, мучаясь ревностью, боевая подруга землянина. Я, кстати, не
издеваюсь, это самый запоминающийся эпизод в фильме – и уверяю вас, это
особенности фильма, а не моего эмоционального состояния. Все остальное было
настолько слабо сделано, что начисто стерлось из памяти.
Что произошло? Категорически не повезло с
режиссерами? Может быть. Но это не случайность. Мне думается, что дело здесь не
в кинематографических талантах, а в определенном социальном явлении, которое я
бы назвала «избегание коммунизма».
Лихой сюжет романов позволяет игнорировать
их внутреннюю логику, но в этой внутренней логике – ключ к характеру героев, к
их реакциям, к их поведению. Они нормальны (единственно нормальны!) с точки
зрения возможностей Человека и непостижимо странны с точки зрения того
мира, в который попадают, мира, в котором эти возможности неизвестны, не
развиты, противны условиям жизни. Нравственные
принципы коммунаров даже иррациональны с точки зрения общественных условий Саракша, Арканара и, увы, сегодняшней
Земли. Герои Стругацких противостоят нашему миру,
но выглядят как свои – вот фокус книг Стругацких.
Книги Стругацких о землянах будущего можно
ставить только как протест против землян настоящего, а для этого нужно быть
убежденными в том, что мы сами – только своя собственная предыстория. И дело не
в наивной или фанатичной вере в коммунизм. Дело в обоснованном понимании его
возможности и необходимости. У Стругацких интуиция оказалась сильнее их
аналитических возможностей и создала убедительную картину коммунистического
будущего. А анализ запнулся о неудачи и провалы настоящего и заставил великих
фантастов одобрять сценарии, коверкающие их идею.
Успех книг
Стругацких в том, что такое радужное, такое привлекательное будущее они изобразили
не как систему совершенных законов и институтов, а как сообщество «смелых и
больших людей». Симпатичных, очень живых, одинаково благородных, добрых и
бесстрашных, но наделенных индивидуальными яркими характерами, неповторимых в
поведении, в любви и ненависти, в счастье и страдании. Убедительная и яркая
человечность героев Стругацких делает для нас живым и привлекательным их мир –
коммунистическую Землю XXII века.
Неудача экранизаций
Стругацких в том, что в них утеряны все «приключения духа»: развитие внутренней
драмы человека как сложное, диалектическое отражение драмы общественной. А
История человечества не предстает как история Человека – именно так, с большой
буквы. Родового Человека в терминах Маркса, стремящегося к самому себе, а,
следовательно, к обществу свободных, равноправных и всесторонне развитых людей.
«Обитаемый остров» снимал даже не
антикоммунист, а человек без определенных убеждений, которому вполне комфортно
сегодня, на нашем облагороженном Саракше.
Он настолько принимает всё, что его окружает, что даже не предположил, что
Максим удивленно озирался бы и в нашем мире, а
не только в той страшно-ужасной декорации, которую Федор Бондарчук нагородил в
павильоне. И зрители, кстати, должны бы поражаться и возмущаться, глядя на свой
мир глазами коммунара, а не следить за привычным кинокошмаром.
В том-то и дело, что для Бондарчука нет исторически
реального будущего, в котором человек, зная (и любя!) высшую
математику и физику, политэкономию и палеонтологию, не понимал бы понятий
«детская преступность» и «социальное вспомоществование». Мир, в котором такие
понятия понимают все, для Федора обычен и вполне приемлем. Но
по сюжету Максим поражен увиденным – поэтому пришлось
Бондарчуку нагораживать одну нелепость на другую, чтобы мы поняли: мир Саракша странен и непонятен для героя…
Анатомия человека – ключ к анатомии
обезьяны. Коммунар может понять жителей Саракша как
своих исторических прототипов, а вот жители Саракша
не могут понять коммунара как свое возможное будущее. Бог или Дьявол, Друг или Враг, он будет
для них одинаково непонятен. Они могут верить в него, поклоняться ему, любить
его и сражаться за него, бояться, ненавидеть и травить его или пытаться
использовать, но принять как свое
историческое продолжение не
смогут. Просто они не вышли за пределы «царства необходимости» настолько, чтобы
признать возможность «царства свободы» как дееспособного общества, а не как
утопии.
Вот и режиссеры, привлеченные красотой
характеров и увлекательностью сюжетов книг Стругацких, тоже не дотянули.
Поразительно, что не справились с задачей и сами фантасты, не только не понятые
другими, но и не понявшие собственные
книги.
Анна Очкина
Источник -