Камера совсем маленькая. Четыре на четыре шага. У Алари было просторнее.

Да еще половину места занимает кровать.

Даже ходить невозможно. Встать, развернуться, отжаться от пола... Снова лечь. Правда, говорят, что это недолго. Решение будет принимать не Мировой Совет. Это ведь мелочь. Решение примет Наставник Пер. Быстро и справедливо. Другие Наставники подтвердят или изменят приговор. Мне сообщат о результатах. Самое смешное, что это называется _покаянием Наставника.

Я формально невиновен. Я лишь плохо воспитан.

На стене экран, но он не работает. Терминала нет.

Четыре на четыре шага, а если не ходить по кровати -- то два на четыре.

Экран засветился, когда я валялся на кровати, глядя в серый потолок с единственным тусклым плафоном. Как предусмотрительно, даже в интернате есть вполне надежная тюрьма. Только называется она -- изолятор...

-- Я виновен в неудачном воспитании Ника Римера...

Покосившись на экран я отметил, что Наставник Пер и впрямь выглядел несчастным. Как мне объяснили, трансляция будет идти для всех Наставников Родины. Они извлекут полезные уроки из рассказа Пера...

-- Врешь, скотина, -- равнодушно сказал я экрану.

Но Пер меня не слышал. Сейчас, во всяком случае. Я находил мстительное удовольствие лишь в том, что позже он просмотрит запись.

Наверняка меня снимают.

-- По мнению врачей Ник Ример страдает от психической регрессии, вызванной амнезией, -- продолжал Пер. -- Он вернулся к эмоциональным реакциям ребенка. Но и это не оправдывает меня. Значит, слишком поздно я откорректировал те ненормальные стороны его личности, которые привели к беде. Импульсивность, нетерпимость, самоуверенность...

-- Я прошу наказания для себя, -- произнес Пер. -- Наказания... общепланетного порицания. Прошу снисхождения к своему ученику... перевода его на санаторный режим неопределенной длительности.

-- Меняю санаторий на порицание, -- сказал я. -- Фарисей...

Наставник на экране склонил голову. Он ждал.

-- Решение принято, -- произнес женский голос. -- Наставник Пер, ваша работа признана неудовлетворительной. Вам дается возможность искупить свою вину работой в интернате "Белое море".

-- Спасибо, -- прошептал Пер.

-- Подопечный Ник Ример, ваше поведение признано асоциальным и опасным. Вам определен санаторный режим на неопределенный срок без права пересмотра решения. Вы имеете право высказать свое мнение, вас услышат.

Это становилось забавным.

-- Вам не кажется, что вы все не правы? -- спросил я.

-- Общество не может ошибаться.

-- Почему же?

-- Ошибки -- это отклонения личности от законов общества. По определению общество свободно от ошибок.

У меня появилось подозрение, что я говорю с машиной.

-- А если неверны исходные определения?

-- Вывод о неправомерности системы может быть сделан лишь при выходе за ее рамки. Вы находитесь в обществе, Ник Ример.

-- Я нахожусь под замком, -- ответил я.

-- Вы все сказали?

Я немного подумал.

-- Да, абсолютно все.

-- Решение принято и доведено до всеобщего сведения.

Экран погас.

Как быстро и печально завершилась моя карьера Наставника!

Минут десять я ждал, потом, решив, что за мной придут нескоро, улегся поудобнее, и попытался заснуть. Разумеется, немедленно открылась дверь. За мной пришли Ган и Таг. То ли принято поручать конвойные миссии друзьям преступника, то ли никто из Наставников не захотел марать об меня руки.

-- Ример, вставай, -- произнес Ган. В руках у него было оружие. Маленький серебристый пистолет.

-- Как называется эта штука? -- спросил я, поднимаясь.

Гану было не по себе. Ему очень трудно приходилось. Вот только жалеть его, находясь в моем положении, казалось неестественным.

-- Это мышечный релаксатор, Ример. Он используется в медицине при судорожных состояниях. Вызывает временное отключение мускулатуры.

-- Как удобно, да? -- я усмехнулся. -- А знаешь, на моем кораблике ведь тоже не было оружия. Я пожег корабли _не-друзей_ самыми мирными средствами...

-- Ример, ты болен. У людей давно нет необходимости в оружии.

-- Конечно. При таком количестве мирной техники...

Я прошел мимо них в коридор -- Таг и Ган отступили, оказавшись за моей спиной.

-- Ример, иди вперед, мы будем указывать направление.

-- Ты уже забыл мое имя, Ган?

-- Ник, не надо, -- попросил Таг. -- Ты ведь понимаешь, что ограничен в правах.

-- Да, наверное. Куда мне?

-- На выход. И к транспортной кабине.

Госпиталь, где находился изолятор, пустовал. Мимо прозрачных стен палат, с тщательно заправленными кроватками, мимо огромной, сверкающей белизной операционной, мы вышли в общий коридор, прошли к дверям. Под медным колоколом на входе застыл все тот же маленький мальчик. На меня он уставился почти со священным ужасом.

Бедолага Лотти, сколько же длится твоя безумная вахта на входе в интернат...

-- Ри... Ник, обещай, что не попытаешься бежать.

-- С чего это?

-- Я не хочу пугать детей видом оружия.

-- Хорошо, -- согласился я. -- Прячь.

-- Я недалеко спрячу, -- сообщил Ган.

Вот тут я начал хохотать. Да что же они, до сих пор играют в Регрессоров?

Так мы и покинули Матушкин Свет, трое друзей, один веселящийся, а двое еще обдумывающие шутку...

Мне было немножко жалко, что так и не появилась Катти. Было приятно, что не появился Пер. Где-то у кромки деревьев я оглянулся на здания интерната, и мне показалось, что за мгновенно помутневшим окном на четвертом этаже мелькнула фигура Наставника. Что ж, не будем прощаться.

Обратный путь к кабине показался мне короче. Уже стемнело, и Таг с Ганом старались держаться ближе, нервничали. Ну да, вдруг я рванусь в чащу, спрячусь, и буду ночами пугать детей, оглашая мирный парк воплями и звуками пощечин...

Хорошее слово -- пощечина. Придумается же такое. Емко и обидно.

-- Ник... -- неуверенно сказал Таг за моей спиной. -- Ник, ты слышишь меня?

-- Да.

-- Мы попробуем поставить вопрос о пересмотре решения. Через год, два. Если твое выздоровление пойдет хорошо.

-- Что такое санаторий, Таг?

-- Место, где лечат асоциальные наклонности.

-- А как лечат?

-- Я не знаю, Ник.

-- Санаторий -- он один, на всю Родину?

-- Нет, конечно.

-- Значит асоциальных -- много?

Они долго молчали. Потом Ган сказал:

-- Этого мы не знаем, Ник. Это не принято обсуждать.

-- Хорошо живете, ребятки.

Кажется, кто-то из них вздохнул.

-- Ты был не прав, Ник, -- сказал Таг. -- Ты поступил очень неправильно. Отвратительно.

-- У меня будет время сменить мнение. Или укрепиться в нем. Вы станете меня посещать?

-- Я не знаю, возможно ли это, -- признался Таг.

-- Ладно, захотите, узнаете. Найти-то меня сумеете?

-- Твой санаторий называется "Свежий ветер". Мы запомним.

-- Приятное название, -- согласился я.

Сквозь деревья пробился слабый свет. Кабина мерцала, светился пластик, по нему скользили бледно-сиреневые всполохи.

-- Мы любили в детстве приходить сюда, -- сказал я. -- Спрятаться в кустах, и смотреть на этот свет. И мечтать, что кто-нибудь прибудет в интернат, и с ним можно будет поболтать. Подставить голову под ласковую руку. А может быть, нас захотят навестить родители. Хоть это было бы совершенно нереальным событием.

Тишина за спиной.

-- Ты вспомнил? -- спросил Таг.

-- Нет, ребята. Я знаю, что так было.

-- Почему?

-- Потому что я больной, асоциальный тип.

Остановившись у кабины я немного полюбовался переливами света.

Спросил:

-- Ну, какой номер кабины в "Свежем ветре"?

-- Там всего одна кабина, -- Таг замялся, и неловко добавил: -- Ты не сможешь воспользоваться терминалом. У тебя сняты социальные права.

-- Тогда давай, работай.

Он прошел к кабине, коснулся активатора. Двери открылись.

-- Не будем прощаться? -- спросил я.

Ребята молчали.

-- Передайте привет Катти, -- сказал я. -- Скажите, что я сожалею, что так все вышло. Но иначе поступить я не мог.

-- Ну почему, почему, Ник? -- с мукой в голосе воскликнул Таг.

-- Да потому, что подлецов надо бить по морде. Невзирая на последствия.

Было уже совсем темно, и я не увидел их лиц. Вошел в кабину, поднял руку, прощаясь.

_Односторонний переход. Санаторий "Свежий ветер"._

-- Валяй, жестянка, -- буркнул я.

Под ногами вспыхнуло, и тьма за кабиной слегка развеялась.

Вот я и прибыл.

...Санаторий так назвали не зря. Ветер здесь был свежий. Даже слишком.

Я стоял по щиколотку в снегу. Ледяная крупка секла лицо. Не очень-то к месту здесь мой костюмчик. Но остается порадоваться, что я не в шортах и рубашечке с коротким рукавом.

Цилиндр транспортной кабины казался единственным признаком цивилизации на этом бескрайнем снежном поле. Небо было затянуто серой мглой, едва-едва светлеющей на западе под последними Матушкиными лучами.

Я обернулся налево, направо -- в мгновенной панике, что так все и было задумано. Одинокая кабина посреди снежной пустыни. И "социальные права" сняты. Впрочем, они бы мне ничем не помогли. На кабине вообще не оказалось терминала. Дорога в один конец.

Я сделал шаг, другой, ощущая, как заползает в ботинки сухой рассыпчатый снег. Провалился по колено.

-- Это что же... -- прошептал я. Так нелепо и безнадежно! -- Подлецы!

И увидел редкую цепочку огоньков на горизонте.

Значит, жизнь наличествует...

Там стоят какие-то вышки или башни. Довольно далеко. Идти к ним?

Я еще раз окинул взглядом аккуратный круг огоньков. Похоже, они что-то ограждали.

То ли транспортную кабину, то ли...

Шагах в двухстах, полузасыпанные снегом -- вот почему я их сразу не увидел, тянулись низкие, невзрачные здания.

-- А вот и санаторий, -- сказал я вслух, ловя ртом снежные брызги. -- Пришло время отдыхать, Никки...

Идти по снегу было трудно. И самое главное -- обидно. В глазах до сих пор стояли аккуратные городские улицы, тропинки интерната. Тело еще помнило летнее тепло. Здесь -- словно изнанка мира.

Холод и ночь.

Спасибо, Наставник.

Наконец я добрел до зданий -- рифленые стены, темные окна, плоские, украшенные сугробами и наледью крыши. Однако у дверей снег был утоптан, и это давало надежду.

Ну...

Выбирать было не из чего и я подошел к ближайшей двери. Коснулся ее ладонью -- никакого эффекта. Толкнул -- открываться наружу она никак не могла, при таких снегопадах это просто неразумно, утром не выйдешь...

Интересно, а откуда я это знаю?

Впрочем, неважно. Что же мне теперь, замерзать? Бегать от здания к зданию?

Я пнул дверь, забарабанил в нее кулаками, не чувствуя боли в застывших пальцах. Прошло не меньше минуты, прежде чем раздался щелчок, и дверь скользнула в стену.

Просторный тамбур. Ослепительные лампы под потолком. Кубический решетчатый предмет у двери -- я сразу почувствовал идущее от него тепло. И коренастый пожилой мужчина, открывший мне двери. Он был лысый, и съехавшая на затылок вязанная шапочка демонстрировала какие-то подсохшие лишаи, покрывающие голову. Глазки маленькие, светло-голубые, буравящие насквозь. Лицо смуглое, скуластое. Одет в какие-то толстые бесформенные одежды грязно-серого цвета.

-- Пришел? -- поинтересовался мужчина.

Значит, меня ждали. И предоставили добираться от кабины самому, прекрасно понимая, что я могу просто не заметить зданий.

Я шагнул вперед, отстраняя мужчину. Тот молча посторонился. Сев перед кубом нагревателя я протянул к теплу одеревеневшие руки. Тело медленно отходило от холода.

Помедлив, мужчина закрыл дверь. Стоял, не торопя меня.

Сняв обувь я вытряхнул забившийся снег. Тонкие белые носки стали бурыми и мокрыми, но снимать их духу не хватило. Усевшись поудобнее я протянул ноги к теплу.

-- Тут и поселишься? -- негромко спросил мужчина.

-- Посмотрим, -- бросил я, не оборачиваясь.

Мужчина хмыкнул, кажется, мое поведение ему понравилось.

-- Меня зовут Агард. Агард Тараи.

-- Ник Ример, -- ответил я.

Он подождал еще минуту, прежде чем спросил:

-- Ну что, пойдем?

-- Мне кажется, что слово "пойдем" я слышу всю свою жизнь. Подожди.

Я обулся, пошевелил пальцами ног. Они слегка болели, но чувствительность сохранилась.

-- Поморозился?

-- Нет.

Поднявшись я окинул Агарда взглядом. Он был настолько некрасив, что это вызывало симпатию.

-- А если бы я не увидел зданий, Агард Тараи?

-- Тебя спасли бы Гибкие Друзья.

-- И они тут есть?

-- Тут им самое место, -- Агард ухмыльнулся, обнажая редкие желтые зубы. -- Здесь условия почти как на Внешней, вот только снега больше. Но им это нравится.

Я еще раз осмотрел тамбур, уже внимательнее и спокойнее. Вдоль стены, в грубой деревянной стойке, закреплены два десятка лопат. Самых обычных, как во времена Крепостной эры. Половина была хорошо попользованных, с отполированными рукоятями и блестящими сточенными лезвиями.

-- Я -- одиннадцатый? -- спросил я.

Агард проследил мой взгляд, кивнул.

-- Умник... Да, у нас сплошные недоборы. Кого попало в "Свежий ветер" не отправляют.

-- Так и держись, -- бросил вслед Агард.

Кажется, это был искренний совет...

Подсознательно я ожидал чего-то, напоминающего интернат или свое общежитие. Коридоры, лестницы, комнатки...

Но передо мной открылось одно-единственное помещение. Деревянные стены, грязноватые и исписанные какими-то надписями. Окна -- в режиме полной непрозрачности. На потолке горела от силы половина ламп, один плафон мерцал, вокруг него расплывалось влажное пятно. Крыша протекает, что ли?

Обстановка оказалась подходящей интерьеру. Вдоль стен -- несколько нагревателей. Ряды металлических кроватей в два яруса, большой обшарпанный стол, вокруг него десяток стульев и одно кресло. Кресло занимал парень чуть старше меня. Белолицый, с длинными светлыми волосами, в каком-то пышном ярко-розовом костюмчике, выглядел он здесь случайным пришельцем. При виде меня парень плотно сжал губы, но все же махнул рукой, приглашая подходить.

Стулья тоже все были заняты. Я скользнул взглядом по лицам, мысленно отметив, что большинство обитателей санатория молоды. Кроме Агарда, медленно вышедшего вслед за мной из тамбура, был лишь один пожилой человек. Очень крепкий, рослый, с умным лицом. Одетый в облегающий тонкий костюм из серебристой ткани, под которой рельефно выделялись мышцы. Сидел он как-то в сторонке... нарочито в сторонке.

Я подошел к столу. Так как свободных стульев не было я помедлил, но все молчали. Тогда я присел на край стола, сдвинув в сторону металлическую кружку, наполненную горячей, парящей жидкостью.

-- Бойкий, -- с легким осуждением сказал светловолосый парень. – Как зовут?

-- Ник Ример, -- ответил я.

Парень отхлебнул из своей кружки, блаженно улыбнулся. В комнате витал слабый запах алкоголя. Удивительно, в санатории он не запрещен?

-- Замерз?

-- Немного.

-- Согрейся.

Он протянул мне свою кружку. Секунду я колебался, но передать кружку никто не спешил, а вставать не хотелось. Я взял с потрескавшегося пластикового подноса чистую кружку, наполнил черпаком из большой кастрюли. Глотнул. Жидкость была сладкой и горячей, с довольно большой дозой алкоголя. По телу пошло тепло.

Парень еще помедлил, держа протянутую кружку. Пожал плечами, и допил из нее сам.

-- И за что тебе в санаторий, Ник?

-- Улицу неправильно перешел.

-- Ник, мы же тут все свои, -- укоризненно сказал парень. -- Давай, рассказывай.

-- Полагаю, вы знаете. Я дал по морде своему Наставнику.

-- Да? -- наигранно удивился парень. -- Нехорошо...

Это было каким-то фарсом. Все кроме этого белолицего смазливого типа молчали, кто-то разглядывал меня, кто-то отводил глаза. Пожилой здоровяк разглядывал свои пальцы, изучая их с любопытством только что прозревшего слепого.

-- Нехорошо бить Наставника! -- повторил парень. -- Как же так, Ник?

-- Пришлось.

Я еще раз отхлебнул горячего алкоголя.

-- Он ничего, -- неожиданно сказал из-за спины Агард. -- Клей, он ничего.

Обращался он вовсе не к пареньку. Как я и предполагал.

Здоровяк оторвался на миг от собственных ладоней, неодобрительно глянул на Агарда:

-- Тебя не спрашивают. Иди сюда, Ник.

Поставив кружку я подошел к нему.

-- Меня зовут Клей Гартер. Именно так, без всяких сокращений. Это тебе надо запомнить в первую очередь.

Он по-прежнему не смотрел на меня. Не снисходил до взгляда.

-- У нас тут своя жизнь, Ник. Сложная, трудная. Все мы тут... больные. Лечимся. Что лучшее лекарство, Ник?

-- Труд.

-- Правильно. Это запомни во вторую очередь. Сказали, что ты контуженный. Это хорошо. Проще будет привыкать.

Я промолчал. Он мне не нравился, все больше и больше. И это было взаимное чувство.

-- Займешь любую койку на верхнем ярусе, -- сказал Клей. -- У нас уже прошел отбой, а режим надо соблюдать.

Посмотрев на ряды кроватей я спросил:

-- А почему в верхнем ряду? Нижний занят?

-- Для тебя -- да.

В общем-то, мне было все равно, где спать. И любопытствовать, почему режим обязателен для меня, в то время, как никто спать не собирается, я тоже не стал. Подошел к рядам коек, снял пиджак, забросил на первую попавшуюся.

-- Вернись, -- негромко сказал Клей. -- Я еще не закончил разговор. А уходить без разрешения нельзя. Это ты тоже должен запомнить.

-- В третью очередь?

Он наконец посмотрел на меня. Пристально, оценивающе.

-- Да.

-- Что-то еще?

Клей поднялся. Он был выше меня на голову. И возраст вряд ли сказался на его физической форме.

-- Бить старенького Наставника -- плохо, -- сказал он. -- Я тоже Наставник. Мог бы меня ударить?

-- Без причины -- нет.

Клей развел руками.

-- Верно. Без причины плохих поступков совершать не надо. Но и с причиной -- подумай хорошенько. Усвоил?

Я кивнул.

-- Загляни в ту дверь, -- предложил Клей.

Под взглядом десятка людей я молча прошел к двери. Открыл ее -- в отличии от внешней, здесь замок повиновался.

Это был санитарный блок. Пять унитазов, а напротив них -- пять душевых кабин.

-- Начнем лечение, -- сказал Клей. -- Надо привести санитарный блок в порядок. Унитазы должны сверкать. Если хорошенько поищешь, то найдешь щетку и порошок. Если не найдешь, то что-нибудь придумаешь.

-- Мне кажется, что для этой работы есть определенная очередь, -- сказал я.

-- Есть. И сегодня твой день.

Я медлил. Здесь была своя жизнь, и свои законы. Возможно, новичкам полагалось заняться чисткой унитазов и спать на верхних койках. Но мне эти законы не нравились. Я закрыл дверь.

-- Мне кажется, Клей Гартер, что ты ошибаешься, -- предположил я.

-- А может быть, ошибаешься ты? И очень сильно?

-- Может быть, -- согласился я. -- Но это мои ошибки.

Клей двинулся ко мне. Неторопливо.

-- Кли, он же регрессор! Он приемчики подлые знает! -- тонко крикнул светловолосый парень. -- Кли, не поранься!

Клей не отреагировал. Даже улыбнулся. Может быть, Наставники тоже знают "приемчики"? Или, скорее, он уверен, что амнезия лишила меня всех навыков...

Я не успел отреагировать на удар. Заметил его, и понял, что получу в челюсть, но тело было еще слишком вялым, расслабившимся от тепла. Мир качнулся, и я полетел к стене. Ударился затылком, так, что потемнело в глазах. Рука попала на раскаленную решетку нагревателя, и боль ожога привела меня в чувство. Я дернулся, поднимаясь вдоль стены. Из разбитой губы сочилась кровь.

-- Начнем лечение, -- сказал Клей. -- Итак, спорить со старшим барака, тем более -- Наставником, -- плохо...

-- Ты давно не Наставник! -- вдруг выкрикнул Агард. -- Оставь парня, Клей!

Так ли я не прав?

-- Раскаиваешься? -- спросил Клей, подходя ко мне.

-- Нет, -- прошептал я.

-- Парень, тебе плохо придется, -- сочувственно сказал Клей.

...Что-то менялось. Что-то происходило со мной. Краски становились ярче, звуки -- оглушительно-громкими. Дыхание людей казалось громом. Движения Клея -- медлительными и неуклюжими. Сердце замерло на миг – и зачастило сумасшедшим, отчаянным ритмом. Тук-тук, тук-тук-тук... Я уже был на этой грани, на последней черте, отделяющей меня от страшного и манящего мига... мига, за которым _что-то_ случится. Тогда, схваченный Тагом и Ганом, я устоял.

А сейчас -- нет.

Клей прыгнул, протягивая руки к моему горлу. Я сместился, ускользая. Тело жило своей жизнью, я лишь следил за происходящим, онемевший, парализованный наблюдатель по имени... по имени...

Старший барака врезался в стену, замотал головой, разворачиваясь. Но я уже был рядом. Не торопился, ждал, пока Клей замахнется, отчаянно, уже понимая, что охотник и жертва поменялись местами.

_Не бойся, не бойся,_ -- зашептал в голове незримый хор. Знакомо, почти как управляющие системы, но это было совсем другое, совсем... знаю, помню...

Я перехватил бьющую руку -- это оказалось не сложнее, чем поймать качающуюся на ветру ветку. И хруст, когда кости бывшего Наставника сломались под моими пальцами, был таким же деревянным и не страшным.

Он закричал, но в нем было очень много сил и воли, в этом пожилом крепком человеке, решившим учить меня жизни. Пинок в низ живота -- сильный и точный.

Я не чувствовал боли.

Боль -- для других.

Отныне и навсегда.

Я еще раз перегнул ему руку -- в плече. Это слабый сустав, а боль рвущихся мышц -- посильнее, чем от сломанной кости.

_Боевая трансформация..._

Их было трое, бросившихся ко мне, стоящему над поверженным Клеем Гартером. Остальные не вмешивались. Они оказались дальновиднее.

По удару на каждого. Большего не нужно. В живот, в нервные центры. Я не знаю, куда следует бить, но это знают мои руки. В узлы парасимпатической нервной системы, в те центры, что через мгновение взорвутся нестерпимой болью. Три тела, корчащиеся на полу.

Я хочу еще!

Мне нравится _это_!

-- _Нее-ддрууугг_!

Голос светловолосого типчика долог и вязок. Он успел выскочить в тамбур и вернуться с лопатой. Держит ее неумело, похоже, не для всех в санатории обязательна трудотерапия...

Подставив руку я принял сверкающее лезвие на запястье. Рубашка лопнула, вспоротая острой сталью. Из царапины на коже выступила капелька крови.

Левой рукой я взял парнишку за лицо -- сдирая кожу с порозовевших щек, и швырнул на ряды коек. Он врезался головой в металлическую стойку и затих.

_Возвращение в режим мимикрии..._

-- Спасибо, Куалькуа, -- прошептал я чужому, пропитавшему мое тело, тело человека с Земли.

Боль. Тяжесть. Распирает голову.

Там маленькое землетрясение. Пропасть, отсекшая мое прошлое, выворачивается наизнанку, вздымается горой.

Как больно...

Слишком много слов. Новых слов. Слишком много памяти.

Я -- не Никки Ример!

Я -- Петр Хрумов!

Концлагерь можно назвать санаторием, но разве это что-то изменит?

-- По местам, мразь! -- прохрипел я.

Люди шарахнулись от стола. К койкам, к сомнительной привычности отведенных им мест. Даже троица, попытавшаяся вступиться за Клея, заковыляла прочь.

-- Убрать его!

Двое послушно оттащили бывшего Наставника на койку.

-- Врач... есть? -- уже тише спросил я. Один из заключенных нерешительно поднял руку. -- Займись... им.

Я сел у стены, закрывая лицо руками.

Слишком много новых слов. Слишком быстрый переход.

Дед, школа, училище, фирма, Хикси, Счетчик, Данилов, Алари...

Я ведь убивал их по настоящему!

_-- Все должно выглядеть достоверно, -- сказал командующий красно-фиолетовой эскадры Алари. -- Ты будешь драться и убивать нас. Мы тоже постараемся убить тебя. Но твои шансы велики. Никто из нас не оденет бронекостюм. Десантники будут удалены с территории флагмана. Тебе придется пройти сквозь заслоны из пилотов и техников. Они не владеют приемами близкого боя._

_ -- Я не хочу, -- сказал я черной мыши._

_ -- Никто не хочет умирать. Это закон жизни. Но порой приходится забывать все законы..._

Голова раскалывалась от боли. Сердце замедляло свой бег.

_Куалькуа!_

_Да..._

_Почему я был так беспощаден?_

_Временно активировались центры агрессии. Необходимое условие для боя._

-- Ник Ример, я хотел бы обратиться к вам...

Я открыл глаза. Слова не сразу обрели смысл. Я только учился думать на двух языках сразу. Агард Тараи стоял передо мной. Некрасивый мрачный коротышка, с усыпанными лишаями головой. Свою вязанную шапочку он стянул, и комкал сейчас в руке.

-- Говори, -- сказал я.

-- Пациенты шестого барака санатория "Свежий ветер" ждут ваших распоряжений. Прошло уже двадцать минут, Ник Ример.

По земным меркам ему было лет пятьдесят. Здесь другие годы, но срок жизни немногим больше...

Я посмотрел на людей, застывших у своих коек. Бледный паренек всхлипывал, потирая голову. Клей лежал, его левая рука была обнажена и обмотана прозрачной тканью. А он помоложе Тараи, ему сорок, сорок пять...

-- Что с ним? -- спросил я.

-- Пусть отдыхает, -- прошептал я.

Агард поглядел на меня с молчаливым удивлением. Замялся.

-- А остальные?

-- Всем спать, -- велел я. -- Утром людям приходят более правильные мысли, чем вечером.

Дьявол! Надо же, как исковеркалась пословица, пройдя сквозь сито их языка!

Зато обрела некую непривычную глубокомысленность. И форму приказа --

не отводя от меня глаз, люди стали укладываться.

-- Хорошо, Ник Ример.

-- Зови меня Ник, -- попросил я.

Агард пристально всматривался в мое лицо.

-- Нет, пожалуй... Ник.

-- Выпивка еще осталась? -- спросил я.

-- Да.

-- Есть здесь укромное место? Надо поговорить.

Агард молча кивнул. Пошел к столу, наполнил две кружки, кивнул мне. Я двинулся следом. По койкам пробежал легкий шепот. Тараи открыл неприметную дверь в стене. Остановился, уступая дорогу.

Вежливость или ловушка?

Я вошел.

Приятная комнатка.

Мягкий ковер на весь пол. Экран на стене, правда, без терминала. Столик, широкий диван, два кресла. Шкафчик -- причем закрытый, а не нараспашку, как обычно. Потолок -- зеркальный. Насколько я успел ознакомиться с бытом Геометров -- это почти вершина допустимой роскоши. Даже на воле.

-- Что это такое? -- спросил я Тараи. Тот вошел, аккуратно прикрыл дверь, поставил кружки на стол.

-- Комната психологической разгрузки.

-- И кто же здесь разгружался?

-- Клей Гартер и его любимчик.

Я кивнул. Если Тараи ждал, что я буду шокирован, то он ошибся. Только Ник Ример, еще живший где-то в моей душе, брезгливо дернулся.

-- Как бы тебя не записали в любимчики нового главаря.

Агард тихо засмеялся, поглаживая изуродованную лысину:

-- Нет, Ник, ты не выглядишь настолько больным...

-- Что это у тебя? -- спросил я.

-- С Гибким поцеловался, -- Агард мрачно улыбнулся. -- Дураком был, когда сюда попал... десять лет назад.

Я вздрогнул. Десять _их_ лет -- это почти двадцать земных!

-- И за что ты сюда попал?

-- За неправильный переход улицы... -- с иронией ответил Агард. Присел на одно из кресел, взял кружку. -- Спасибо за трепку, которую задал Клею. Это дерьмо давно нуждалось в хорошем уроке.

-- Похоже, все Наставники -- дерьмо, -- мрачно сказал я. Взял свою порцию, понюхал. Горячая сивуха. Господи, гадость, что я пил с шофером Колей после посадки на шоссе -- и та была лучше.

-- Ну-ну! -- Агард покачал головой. -- Я верю, что своего Наставника ты огрел по делу. Но Клея даже сами Наставники отправили сюда без сожаления. Так что... зря ты так огульно, парень.

Я сел на диван. Глотнул горячий самогон. Надо же -- на вкус куда лучше, чем на запах. Видимо, тело требовало встряски...

_В принятой жидкости содержатся сивушные масла, альдегиды, метиловый и этиловый спирты. Произвести обезвреживание?_

_Всего, за исключением этилового спирта_, -- приказал я Куалькуа. Покачал головой. Не дай бог, получат симбионты право жить на Земле. Все дяди Коли в мире получат возможность надираться безбоязненно.

-- А все-таки, за что ты здесь? -- спросил я.

-- Я историк. Был историком, вернее... -- Агард глотнул из кружки. -- Слыхал, что история -- важнейшая из наук?

-- Не помню. Но верю на слово.

Агард снова отхлебнул сивухи. Тяжело ему будет завтра...

-- Так вот, она важнейшая, потому что опасная, -- он горько улыбнулся. -- Порой... порой опасно копать слишком глубоко. Тем более -- говорить о том, что выкопал.

Я ждал, но он не собирался уточнять. Ухмылялся, глядя в пространство, словно и сейчас еще получая удовольствие от знания, загнавшего его в "Свежий ветер".

-- Ладно. Захочешь -- расскажешь, -- сказал я.

-- Кто ты такой, Ник?

-- Регрессор. Пилот Дальней Разведки.

-- Я слышал про тебя в новостях, -- задумчиво произнес Тараи. --

Давно, правда... Нам положено ежедневно смотреть новости, общий выпуск... Кажется, ты был одним из разведчиков, проверявших пространство перед Уходом?

-- Может быть. Но я этого не помню. У меня действительно амнезия, Агард.

Тараи хмыкнул.

-- Тогда я тебе скажу. Память еще сохранилась... надо же... Ты был в тройке разведчиков, первыми вышедших в это пространство.

_Черная бездна космоса. Вспышки -- и корабли, выходящие из великого ничто..._

-- Не знаю, как я, а мой кораблик точно был в этой тройке, -- признался я.

-- Шутник.

Тараи явно наслаждался своим новым положением. Полной кружкой сивухи в руках, общением, посрамлением недавнего пахана барака. И у меня не было сил осуждать бывшего историка. Наверное, если жить здесь годами, то любое изменение привычного распорядка станет благом.

-- Ты ночуй здесь, -- словно уловив мои мысли сказал Агард. – Иначе ночью тебе конец. Либо Клей тебя прикончит, либо его дружки.

-- А ты?

-- Меня рискнут убить лишь во вторую очередь, -- покачал головой Тараи. -- Ты сегодня такое представление показал, что все призадумаются. Все, кроме Клея. Двух вождей не бывает. Даже два грызуна одной стаей не командуют, а мы... мы немногим их лучше.

_Куалькуа?_

_Безопасность среды контролируется постоянно. Мне не нужен сон._

-- Я буду спать в бараке, -- сказал я. -- Но ты не беспокойся. Плохо будет тому, кто рискнет на меня напасть ночью.

Тараи с сомнением посмотрел на меня.

-- Смотри, регрессор. Я всех ваших штучек не знаю. Какими были регрессоры сто лет назад -- могу рассказать. А про нынешних...

-- Расскажи мне, что такое Уход.

-- Что?

-- Уход.

-- Ты не знаешь?

-- У меня была амнезия, -- устало повторил я. -- Кое-что я смог восстановить. Но многое -- нет.

-- Боги древних! -- в полном восторге воскликнул Тараи. -- Я, пациент санатория с десятилетним стажем, могу поделиться новостями!

-- Да, Агард. И я буду очень признателен тебе.

-- Ты хоть помнишь, что раньше Матушка светила в другом небе? Что раньше звезд было так много, что ночь немногим отличалась от пасмурного дня?

-- Допустим, что помню. Хотя на самом деле я это вычитал.

-- Невероятно! -- Тараи так дернул рукой с зажатой в ней кружкой, что расплескал драгоценный самогон. Печально глянул на залитый ватник, и продолжил: -- Вы прокололись! Вы, наши любимые регрессоры! Двенадцать лет назад сунули нос туда, куда не следовало! Полезли налаживать Дружбу, и получили по загривку!

-- Ты рад этому? -- удивленно спросил я.

-- Да! -- с вызовом ответил Тараи. -- Нет, мне жаль тех ребят, что погибли. Конечно. Но рано или поздно подобное должно было случиться. Нельзя бесконечно нести во Вселенную собственную этику, пусть даже абсолютно правильную. Не нужна звездам наша любовь, Ник!

-- А что тогда нужно? Если не любовь?

Я не то, чтобы был с ним не согласен. Наоборот, его тихий бунт был мне симпатичен... мне, космическому извозчику Хрумову, а не регрессору Нику.

-- Что нужно? Я не знаю, Ник, -- Агард развел руками. -- Я ведь историк. Ни прогнозист, ни философ, ни Наставник... Может быть -- уважение?

-- Вместо любви?

-- Нет, -- ответил я. Представил Катти и поправился: -- Не знаю.

-- Ты умный парень, Ник. Мало кто сумеет сказать, хотя бы, "не знаю".

Тараи вздохнул.

-- Значит, Уход. Отвлекся я... Мы бежали, Ник. Позорно и постыдно бежали, оказавшись перед выбором -- скрыться, или быть уничтоженными. А словесная чушь про нежелание жертв... это уже ваш любимый принцип Обратимости Правды...

Он захохотал -- и вдруг замолк. Уставился на меня с испугом, словно сообразив, что слишком уж разговорился.

-- Мне тоже кажется, что Обратимость Правды -- не самая верная мысль, -- сказал я, вставая. -- Я пойду спать. Долгий был день.

Тараи неуверенно спросил:

-- Если я останусь на ночь здесь...

-- Как угодно.

Я коснулся двери -- та открылась. Темно, горит лишь одна лампа. Здесь есть управление светом, или он выключается автоматически? В бараке была полная тишина, лишь за стенами шум ветра. То ли спят все, то ли притворяются.

-- Агард, ты вроде бы неплохой человек, -- негромко сказал я. -- Слушай, как ты здесь выжил?

Он молчал, и я касанием заставил дверь закрыться.

-- Я болтун, Ник. Рассказчик. Вечера долгие, жизнь скучная. А я много чего помню про древние эры. А еще больше придумать могу. -- Агард подмигнул: -- Всякая небывальщина... что взять с больного историка?

-- Не удивляюсь, -- сказал я. -- Спокойной ночи, Агард.

Это было труднее всего -- заснуть.

Сон, как подвиг -- неплохое применение сил.

Почти придуманный мной, почти оживший Ник Ример, пилот и регрессор, медленно уплывал в небытие.

_-- Куалькуа исследовали его тело, Петр. Они сольются с твоей плотью, создадут имитационный покров, полностью идентичный пилоту Геометров. Вплоть до генного уровня._

_-- Как это возможно, командующий?_

_-- Спроси их сам, человек. Если ты сможешь понять ответ, я буду завидовать тебе весь остаток жизни..._

Бедный Ник Ример. Мне кажется, ты был хорошим парнем. Ты болтал со своим кораблем -- и несчастные электронные мозги, распотрошенные Счетчиком, сохранили твои интонации и манеру думать, словарный запас и стандартные реакции...

_-- Петя, я не могу настаивать. Поверь, ты не инструмент для меня..._

_-- Я хотел бы поверить, дед._

_-- Кто-то должен пойти на это. И ты имеешь наибольшие шансы прорваться. Дело не в возрасте или телосложении, эти сраные амебы могут перекроить любое тело. Главное -- душа. Ты ведь и впрямь на него похож._

_-- Дед, это почти обидно. Быть похожим на Геометра..._

_-- Но в этом наш шанс..._

Я вспомнил все. Свой настоящий дом. Своего ненастоящего деда. Инженера Машу. Старую побирушку у магазина. Мальчика по имени Алешка. Любимца "Трансаэро" и ФСБ полковника Данилова. Свою дикую, безобразную ссору с дедом на флагмане Алари.

Но, черт возьми, а Куалькуа, вползшие в мое тело! Это ли не повод для ярости!

Я провел рукой по груди. Где здесь моя плоть, а где биоплазма чужого? Господь бог не разберет! Где мое тело, где тело Ника Римера? Что служит границей, если даже мозги мои -- наполнены заново из нервных центров Куалькуа! Моя память -- как забавная безделушка, перекочевала в чудовищное сознание Счетчика. Была отдана на сохранение Куалькуа, вернулась, когда ситуация стала критической... с их точки зрения... Я -- игрушка, отданная чужим.

_Мы не вмешиваемся, Петр Хрумов. Мы служим. Тебе трудно поверить, но нам не нужно управлять твоим разумом. Добровольное соглашение..._

_Что оно дает вам?_

Я застонал.

Куалькуа -- легко. Их судьба -- симбиоз, и растечься по моему телу для них ничуть ни неприятно. Но я не хочу такой жизни. Что во мне -- чье?

Я с детства занимал чужое место. Рос, откликаясь на имя, которое мне не принадлежало. Пользовался комфортом и уважением, которые предназначались совсем другому человеку... маленькому человечку, не ставшему взрослым. И расплата пришла, она могла запоздать, но не могла миновать меня. Древняя богиня справедливости стряхнула античную пыль и отмерила мне мою настоящую судьбу. Но я не угомонился, я стал, почти стал, Никки Римером. Занял его место под звездами. И Немезида, покачав головой, подстегнула своих грифонов и вернулась, чтобы ударом плети привести меня в чувство.

Спасибо, дочь ночи. Я принял свою долю. Я не Петр Хрумов, и я не Никки Ример. Просто человек, начинающий жить заново.

Звездам не нужна моя любовь. Но и я без нее проживу.

Я попал в мир Геометров, мир, который выглядел раем. Такой знакомый, что он показался своим. Да ведь столько раз он оживал в человеческих мечтах, этот мир добрых людей и справедливых решений, лишенный страха и унижения! И путь, которым он шел, тоже казался правильным и верным. Воспитание. Обучение. Целесообразность. Справедливость. Любовь. Только про уважение -- всегда забывали.

Быть правым -- это испытание. Хотеть добра -- преступление. Раз за разом твоя доброта столкнется с чужой. С высоты своей силы и доброты захочется помочь, принять груз чужих ошибок на собственные плечи.

Что плохого, если людям не придется мучаться в поисках своего призвания?

Что плохого, если расам не придется мучаться в поисках Дружбы?

Только ведь и Сильные хотят того же для Земли. Спокойного и счастливого будущего. Мирное и сытое человечество возит по Галактике товары, позволяя Конклаву заниматься другими делами. Дадут они нам все, никуда не денутся! Будут у Земли гравитационные приводы и звездолеты с мезонными реакторами. Контроль погоды, лекарство от рака и мономолекулярные нити, все появится. Снимут Закон о Неправомерном Использовании. Позволят иметь колонии. Возникнет Земля-2 и Земля-22... Все будет. Надо лишь потерпеть. Вырастить два-три поколения, лишенные амбиций и агрессивности.

А если мы станем равными среди Слабых... кого винить? Такова наша природа. Лучше всего у нас получается джамп...

В чем тогда винить Геометров? Они исповедуют принцип целесообразности не только в отношениях с Друзьями, они и себя не щадят. Мальчик Ник Ример, который любил писать стихи, стал Регрессором. Ибо Наставник счел это лучшим применением его сил. Подбросил Никки выжимку из мировой поэзии, ткнул пацана носом в творения зрелых и признанных...

Как он писал: _"Тысячи тонущих птиц..."_ Нет, нельзя было позволить Нику стать поэтом. Никак нельзя.

А ведь я помню, помню и другие его стихи! Он так и не угомонился, Никки Ример! Читал стихи управляющей системе своего корабля, самому верному слушателю и почитателю. Его память возвращается ко мне, подобно моей собственной, сквозь посредников -- Счетчика и Куалькуа. Теперь, перестав быть им, я знаю его куда лучше, чем раньше. Регрессор и поэт Ник Ример...

_"Насильно завербованный на фабрику мыслей,_

_Я отказался служить."_

Нет, ты лукавил, Никки. Ты не смог отказаться. Ты лепил Друзей по образу и подобию своей расы. Своей могучей и несчастной родины. И только в тишине корабля, в пустоте кабины, позволял себе сказать то, что хотелось:

_"Я отказываюсь понимать их мысли,

их помыслы, их мыслишки.

У меня -- *иная мысль*.

Мысль иная:

любить, кого сам выбираю,

и делать, что сам понимаю."_

Ник Ример, мне не стыдно было бы носить твое имя. Но это – немножко подло.

Я -- другой.

И должен найти свою судьбу.

Я не знаю, чем можно заменить этику Конклава и Геометров.

Не знаю, что сильнее целесообразности и любви. Если разум и сердце приводят к одному и тому же выводу, что можно им противопоставить?

Пока -- не знаю.

Мой приемный дед, Андрей Хрумов, ты хотел, чтобы я стал мерой вещей. Эталоном в самом себе.

Я попробую.

Утро началось с сирены.

Долгий, протяжный вой шел снаружи, с белой пустыни вокруг санатория. Окна стали прозрачными, и мутный свет залил барак. До половины стекол лежали сугробы, дальше -- налипшая снежная корка.

Убить меня ночью не пытались. И на том спасибо.

Я выбрался из-под одеяла, оделся. Вроде бы быстро, но все остальные намного меня опередили. У дверей санитарного блока выстроилась маленькая очередь, но никто не входил.

Это что ж такое, я имею право пописать в гордом одиночестве?

-- Чего ждете? -- миролюбиво спросил я, подходя к кучке зэков.

-- Ник, ты должен принять работу дневального, -- ответил Тараи. Он уже прочно занял положение моей правой руки, посредника при разговорах. Остальные старались на меня не смотреть. Троица, попытавшаяся вчера вступиться за Клея, вообще держалась поодаль. Только светловолосый любимчик Гартера решился на ненавидящий взгляд исподлобья. А где сам низложенный пахан?

-- Дневальный -- Клей?

-- Да, Ник.

Я молча прошел в санитарный блок.

Клей Гартер стоял над унитазами, методично шаркая длинной щеткой по белому пластику. Пахло хлоркой. Надо же, методы дезинфекции у нас одинаковые.

-- Санитарный блок вычищен, -- ровным, лишенным эмоций голосом произнес он.

-- Верю, -- сказал я.

Левая рука Клея по-прежнему была в прозрачном лубке, но я с облегчением отметил, что он владеет ей почти свободно. Земле бы такую медицину!

-- Ник Ример, я хочу поговорить с тобой, -- сказал Клей, по-прежнему не оборачиваясь.

-- Давай.

-- А я требовал чего-то иного? Валяй, только быстрей, а то народ страдает.

Клей открыл неприметный шкафчик в стене. Бросил щетку в тазик с каким-то раствором. Обернулся.

-- Кто ты?

-- Я же представлялся.

-- Ты не регрессор, -- убежденно сказал он. -- Может быть я плохой человек. Но я был хорошим Наставником. Ты не тот, за кого себя выдаешь.

Только этого мне не хватало!

-- Не собираюсь тебя переубеждать. Я Ник Ример. Мне не нравятся порядки этого санатория. Вчера я это наглядно объяснил. Вот и все.

-- Здесь десять корпусов, -- негромко сказал Клей. -- Я не буду врать, что все старшие меня любят. Но такого наглого переворота они не допустят.

-- Тем хуже для них.

Несколько секунд он буравил меня взглядом. Потом обмяк.

-- Может быть... Не знаю, как и почему, но ты сможешь в одиночку взять здесь власть. Наверное, сможешь...

-- Что за странные речи от бывшего Наставника? -- спросил я. – Какая власть? Все равны! -- Подошел к сверкающему унитазу, расстегнул брюки.

-- Ничего, если я займусь делом? Тебя это не смутит... не возбудит?

-- Дурак, -- презрительно сказал Клей. -- Наша пища не содержит транквилизаторов. Пройдет неделя, другая, и тебе самому придут в голову странные мысли.

-- Я не собираюсь здесь задерживаться, -- бросил я, торопливо обдумывая его слова. Вот как. Транквилизаторы. Медицина на службе прогресса. К чему тратить энергию на секс, когда его можно заменить Дружбой и Трудом?

Клей захохотал.

-- Ты говоришь это мне? Своему _не-другу_? Ты хочешь нарушить решение, и покинуть санаторий?

-- Да. А теперь скажи, ты рискнешь об этом рассказать?

Он снова зашелся в приступе смеха. Резко замолчал:

-- Откуда ты знаешь наши законы?

-- Эти законы везде одинаковы.

-- Ты же регрессор... работал у Дальних Друзей... Несостоявшихся Друзей... Да, да. Я не буду тебя закладывать, Ник Ример. Но это и невозможно. Проверяющий прибудет лишь через месяц. Связи с внешним миром нет.

-- Прекрасно, -- я направился к умывальнику.

-- Ник, если ты еще не понял... санаторий окружен поселением Гибких Друзей. Они помогают нам в лечении. И присматривают, чтобы мы не нарушили режим.

-- И чем страшны эти пиявки? -- спросил я.

Клей покачал головой.

-- Порой мне кажется, что у тебя нет амнезии. А потом я убеждаюсь, что ты начисто лишен памяти... Ты ведь сам ответил! Регрессор Ник, с чего начался контакт с Гибкими Друзьями?

Знания Ника Римера, его сознание, отраженное в словах, среагировали быстрее, чем я.

-- Внешняя. Разреженный воздух. Пески. Холод. Подпочвенные озера. Пиявки. Жертвы. Облавы. Признаки цивилизации. Регрессия. Воспитание. Дружба...

Клей Гартера этот словесный поток ошеломил не меньше, чем меня самого.

-- Ты словно конспект к экзамену готовишь... -- сказал он.

-- Может быть. Ну и чем ты меня пугаешь? Гибкие -- наши Друзья.

-- Гибкие -- друзья людей. Но мы-то уже не люди. Мы больные. Нас лечат. Выход за территорию санатория -- полная потеря разума. Исключение из числа людей. На первый раз тебя простят, Ример. Спроси у своего дружка, как это будет. На втором побеге ты просто исчезнешь.

Я помолчал, обдумывая его слова. Зачерпнул жидкого мыла из емкости над раковиной.

-- Значит, второго побега не будет.

-- Зря с тобой спорил вчера, -- сказал Клей. -- Надо было лишь подождать. Немного.

-- Мне кажется, пора освобождать блок, -- ответил я.

-- Ник! Я хотел... попросить тебя.

-- Говори.

-- Я хочу выйти на работы сегодня.

-- Зачем? Ты еще болен, -- я кивнул на закованную в лубок руку.

-- Боюсь... за Тика.

-- Это тот паренек?

-- Да. Боюсь, он наделает глупостей.

-- Сволочь ты все-таки, -- сказал я. -- Ладно. Поработай. Мне все равно.

Люди за дверью встретили мое появление одним общим вздохом.

-- Свободно, -- сказал я.

В двери метнулись все сразу. Даже троица Клеевских шестерок. Даже бедолага Тик. Даже мой новый приятель Агард. И на всех лицах читалось облегчение и благодарность.

Как легко стать хорошим!

Надо на время отнять у людей какую-нибудь примитивную, но неизбежную потребность. А потом, барственным жестом, вернуть. И любовь к тебе станет искренней и неподдельной.

После завтрака я переоделся. Тараи притащил мне одежду, подобную той, что была на нем. Ватник, который стал бы культовым предметом среди обитателей земных концлагерей, довольно легкий и очень теплый. Толстые стеганные штаны. Неуклюжие ботинки, носки, перчатки...

По крайней мере, холодом пациентов санатория не мучили.

От своего серого костюма я избавился без всякого сожаления. Он принадлежал не мне, а Нику Римеру, которого больше не было в живых.

-- В чем состоит наша работа? -- спросил я Агарда.

-- Выравнивать пляж.

Он стоял рядом, наблюдая, как я напяливаю на себя униформу. Несколько раз помогал справиться с непривычными застежками. В основном их одежда застегивалась пуговицами, до молний они, видно, не додумались, но магнитные швы поначалу привели меня в замешательство.

-- Зачем выравнивать?

Агард вздохнул.

-- Со времен Морской эры, когда линия побережья подверглась улучшению, и наш материк приобрел действительно круглую форму, волны размывают берег...

-- И мы собираемся выправлять его лопатами?

-- Да.

Я покачал головой. Бред. Работа ради работы.

Ну а какое еще применение можно найти опасным преступникам в предельно автоматизированном мире? Подпускать к технике -- рискованно. Оставлять без работы -- не положено.

-- Санаторий периодически меняет дислокацию, -- сказал Агард. -- Рабочая зона -- около десяти километров. Раз в две недели "Свежий ветер" смещается вдоль побережья.

-- И так везде?

-- Не знаю. В зонах теплого климата, вероятно, нет. Там много интернатов, городов, найдется кому следить за берегом.

-- Зачем это нужно, Агард?

Он хитро улыбнулся:

-- Тебе лекцию прочесть, или так ответить?

-- Так.

-- Не знаю.

Мороз был градусов пятнадцать, если отдать должное шкале Цельсия. Геометры вели отсчет с температуры здорового человеческого тела, они очень серьезно относились к мысли, что человек -- мера всех вещей. Но меня больше устраивал подход шведского физика. Не стоит заблуждаться относительно нашей роли в мироздании. Вода -- древнее плоти.

Небо с утра очистилось, лишь белесая дымка затягивала горизонт. Снег, чистейший и ослепительно белый, на Земле такой лишь в горах увидишь, покрывал все, насколько хватало взгляда. Черные решетчатые силуэты сторожевых вышек отчетливо выделялись по периметру санатория. С одной стороны их не было -- там снег плавно, почти незаметно переходил в ледяное крошево и стылую воду океана. Издали вода казалась белой, густой как молоко.

Неужели Гибким Друзьям здесь нравится? Насколько я помнил, Внешняя, их родная планета, напоминала по своим условиям Марс. Но там они предпочитали жить в подземных озерах, не высовываясь лишний раз на мороз...

Из соседних бараков начали выбираться люди. Так же как мы закутанные в теплую одежду, с лопатами и ломами. Я украдкой изучал их, стараясь в первую очередь выявить главарей. Это оказалось неожиданно просто. Вроде бы та же самая одежда, лопаты в руках, но... волки и в овечьих шкурах сохраняют свои повадки.

Клей отделился от нашей группы и, не оглядываясь, пошел к ним.

-- Останови его, Ник, -- шепнул из-за спины Агард. -- Тебе нужно первому поговорить со старшими бараков. Убедить их, что не посягаешь...

-- Он не станет призывать к разборкам. Наоборот, попросит выждать.

Вряд ли Агард поверил в мои слова. Но замолчал.

Гартер, прижимая к груди покалеченную руку, заговорил с низеньким, почти лилипутского роста, мужчиной. Может быть, тот жертва давних экспериментов по выведению низкорослых регрессоров? К ним стали подходить другие люди.

Я молча смотрел на совещание паханов. Десять человек, если считать Клея. Наверняка найдутся подручные.

_Куалькуа, насколько я боеспособен? Сколько человек мы сможем обезвредить?_

_Много. Боевая трансформация?_

_Подожди_.

Клей пошел обратно. Он направлялся ко мне, и я терпеливо ждал.

-- Ник Ример, сегодня мы работаем на первом секторе побережья, -- спокойно, даже с какой-то вежливостью, сказал он. -- Если это допустимо, я укажу дорогу.

-- Хорошо, -- согласился я.

Клей пошел вперед. Оглядываясь то на него, то на меня, зэки потянулись следом.

Ага. Он хорошо рассчитал. Ситуация приобрела двойственность. Непонятно, кто теперь начальник. Вроде бы я вчера поставил себя на это тепленькое место, но сегодня Клей вновь ведет группу на работы, общается с окружающими. Если сегодня -- завтра я исчезну, то Клей легко вернет свою власть.

Ну и пусть. Я не собираюсь здесь задерживаться. Наводить порядок и строить светлое будущее в одном отдельно взятом концлагере -- не моя миссия.

_ -- Петр, запомни, ты не диверсант. Ты не должен переворачивать их мир... хотя бы потому, что это невозможно. Ты -- лазутчик. Пойми их мир. Оцени его техническую мощь. Наметь точки соприкосновения, пути компромиссов. А потом -- возвращайся. Попробуй захватить корабль и вернуться. Эскадра будет ждать тебя в течении месяца._

_ -- А потом? Если я не вернусь?_

_ -- Тогда мы отправимся за тобой. Алари собираются модернизировать "Волхв". Мы получим нормальные двигатели, генераторы защитного поля, оружие. Попробуем прорваться в мир Геометров и найти тебя..._

Снег хрустел под ногами. Свежий, рассыпчатый, покрытый легоньким настом. Я сознательно шел не по чужим следам. Словно не хотел пользоваться преимуществами.

Каждую ночь здесь идут снегопады. Ложатся покрывалом, прячут следы. Подтаивают за день, и укрывают землю вновь. Свежий ветер гуляет над промерзшей тундрой, Гибкие Друзья следят за порядком, зэки лечатся.

Никто ведь не ставит целью перевоспитать их пороки -- настоящие и придуманные. Это изоляция. Мусорная корзина на краю мира. Куда страшнее стало бы, не существуй такой человеческой свалки, будь вся планета Геометров стерильно-счастливой. Но, к несчастью, или к счастью, подобное все-таки невозможно...

-- Он на месте? -- спросил я Агарда, кивая на вышку.

-- Они всегда на месте.

-- Как Гибкие воспринимают мир? Зрение, слух?

-- В первую очередь вибрация. Они чувствуют звуки шагов.

Агард замолчал. Схватил меня за плечо:

-- Эй, Ник!

-- Что?

-- Ты дурака не валяй, -- он стянул шапочку, подставляя морозу изуродованную голову. -- Видишь? Гибкий меня поцеловал. Подержал голову в ротовой полости. У них очень едкая слюна, Ник.

-- Как быстро они передвигаются?

Тараи всплеснул руками. Теперь бывший историк казался перепуганным насмерть.

-- Парень, опомнись! Прошу тебя, опомнись! Мы тут многое изменим, я вчера долго не спал, думал. Вся идея санаториев искажена, но в тебе есть сила, стержень духовный! Мы все сможем изменить! И это не просто поможет жить, это изменит нашу судьбу! Проверяющие отметят положительный эффект, решения будут пересмотрены. Пройдет год -- другой, нас переведут в другой санаторий, мягкого режима. Прецеденты были! А потом, кто знает...

Мне было его жалко. Очень жалко. Может быть он и не верил в свои слова, но я хорошо понимал, как приятно было Тараи помечтать вчера вечером, за кружкой самогона, вознесясь от положения шута до роли советника. А без меня ему конец. Клей сделает его жизнь невыносимой.

Значит, придется забрать Тараи с собой... вот ведь еще проблема...

-- Как быстро Гибкие...

-- Куда быстрее человека! И они почти неутомимы, а окружающая среда для них вполне комфортна!

-- Агард, ты не волнуйся, -- попросил я. -- Тебя я не брошу. Уйдем вместе.

Он в ужасе уставился на вышку. Может быть, Гибкие способны уловить наши слова, отсеять их от вибрации шагов и плеска волн?

-- Я не собираюсь делать необдуманных поступков, -- сказал я. -- Поживем, посмотрим... что да как...

Кажется, это его немного успокоило. Тараи часто закивал:

-- Осмотрись, осмотрись, Ник. Ты мне обещаешь?

-- Да.

Я говорил честно. Я верил себе в эту минуту.

Просто все учесть невозможно.

Работа было тяжелой, бессмысленной и абсолютно не требующей применения мозгов. Нормальная работа зэка. На расстоянии полукилометра от нас трудилась еще одна группа, далее -- еще. Темные пятна на снегу, копошащиеся, таскающие к линии прибоя камни.

Вначале мы нашли три точки на берегу, где волны и лед размыли берег. Разбившись на пары начали стаскивать к берегу камни, выгребая их из под снега. Укладывать в шипящую воду. Засыпать галькой и песком.

Безумие. Мартышкин труд.

-- Скоро обед, -- тяжело дыша прошептал Агард. -- Хорошо сейчас горяченького похлебать...

За обедом требовалось возвращаться в бараки. Еще одна, выводящая из себя глупость. Тащиться по снегу туда и обратно, вместо того, чтобы с утра взять какие-нибудь термосы или нагреватель. Но, наверное, в этом был сокрыт какой-то высший, недоступный мне смысл трудотерапии.

-- Охраняют нас лишь Гибкие? -- спросил я, швыряя в воду очередную лопату мерзлой грязи.

-- А кто еще? Маленькие Друзья здесь сразу загнутся...

Мысли о людях-надзирателях он даже не допускал.

Это хорошо.

_Куалькуа, возможно убить Гибкого?_

_Убить можно любое существо._

_Без оружия?_

_Недостаточно данных._

Я продолжал копать, когда слабый голосок зашептал в сознании. Впервые Куалькуа обратился ко мне с вопросом.

_Петр, убийство Гибкого для тебя более допустимо, чем убийство Геометра?_

_Наверное._

_Спасибо._

Я не хотел ему лгать. Впрочем, возможно ли соврать существу, живущему в твоем теле и читающему твои мысли?

Как бы там ни было, я рад отсутствию надзирателей людей...

Со стороны вышки послышался шорох, и я прекратил работать. Воткнул лопату в мерзлый песок. Уставился на вышку. Моему примеру последовали остальные.

Стенки гнезда разошлись, пропуская наружу длинное сизое тело. Гибкий свесился вниз, покачался немного на десятиметровой высоте, подергивая кончиком тела в разные стороны. Потом отцепился и с легким всплеском упал в воду.

Никто не двигался. Все чего-то ждали.

-- Что он делает? -- спросил я Агарда. Лицо того стало каким-то мертвенным, пустым.

-- Охотится. Здесь много рыбы.

Вода у берега забурлила, и показалось тело Гибкого. Обращенный к нам конец тела изменился, раскрылся тремя лепестками. Сверкнули острые зубы, в которых была зажата вяло бьющаяся, затихающая рыбина.

-- Они едят нашу органику? -- поразился я.

-- Они все едят. Очень адаптированные организмы.

В голосе Агарда не было злости, только тоска. Гибкий неторопливо выбирался на берег, оставляя в снегу змеящуюся борозду. Я вздохнул, и взял лопату. Пора работать...

-- Гибкий Друг!

Я дернулся от этого крика. Тонкий, истеричный вопль любимчика Клея распорол тишину. Парень бежал к Гибкому по берегу, размахивая руками и крича.

-- Гибкий Друг!

Чужому, похоже, эти вопли были безразличны. Он продолжал ползти, удаляясь от нас. А вот Клей кинулся следом за парнем:

-- Тикки! Стой, Тикки! Стой!

Агард схватил меня за плечо:

-- Он нарушит периметр! Не двигайся, Ник!

-- Гибкий Друг! У нас асоциальный больной! Опасный больной! Вмешайтесь!

-- Стой, Тикки!

В происходящем было что-то жалкое и трагическое одновременно. Эта парочка голубых и впрямь любила друг друга.

-- Гибкий...

Я не заметил мига, когда паренек пересек периметр -- линию между двумя вышками. Она никак не была отмечена, незримая запретная черта. Она существовала только в нечеловеческом сознании Гибкого Друга.

И чужой среагировал. Он начал двигаться назад, не поворачиваясь, сменив направление с легкостью существа, имеющего две головы. То, что раньше казалось хвостом, раскрылось лепестками пасти.

Парень завопил, останавливаясь. Может быть, успей он вернуться за периметр, Гибкий не стал бы его преследовать. Но инерция оказалась слишком высока, а способностями чужого он не обладал. Тик упал на колени -- вязанная шапка слетела в снег. Чужой налетел на него, подмял, свился клубком над телом, вскидывая вторую пасть с по-прежнему зажатой рыбиной вверх. Раздался какой-то хлюпающий звук. Он же лишен звуковой коммуникации!

-- Получит предупреждение... -- прошептал я, словно пытался сам себя убедить.

-- У нас у всех есть по предупреждению! -- выпалил Агард.

В следующий миг я уже бежал. Сжатая в руках лопата мешала, я отшвырнул ее в сторону. Гибкий крутился над телом паренька, вторая пасть, задранная в небо, рывками заглатывала снулую рыбину.

-- Падла! -- закричал Клей. Он опередил меня, и даже сломанная рука словно перестала ему мешать. В прыжке он вцепился в чужого.

Сверкнула чешуей выплюнутая Гибким рыбина. Вторая пасть ударила Клея в грудь, и он упал как подкошенный.

_Боевая трансформация..._

Гибкий наверняка чувствовал, как я приближаюсь. Но пока я не пересек периметр, он не обращал на меня никакого внимания. Выгнулся дугой, впиваясь обеими пастями в дергающиеся тела. По сизому телу пробежала красочная волна, и Гибкий застыл -- маленькая чудовищная радуга над поверженными жертвами.

А потом я перешагнул невидимую границу.

Двухметровое лоснящееся тело пружинисто выгнулось и метнулось в мою сторону.

Время стало медленным и послушным.

Я вытянул руки, принимая удар. Тело Гибкого было скользким и упругим как резиновая труба. Его невозможно было удержать. Но сквозь прорванные перчатки из моих пальцев уже вытянулись длинные, зазубренные когти. Куалькуа плавил мое тело как воск.

Гибкий вздрогнул, когда когти пронзили его шкуру. Какой-то бурый гной потек наружу. Концы его тела хлестали меня по ногам. Потом одна пасть вздернулась к лицу, и мне пришлось повалиться, уклоняясь от зубов. Когти накрепко завязли в шкуре чужого, и я с ужасом понял, что абсолютно беззащитен перед пастями Гибкого.

_Контакт налажен. Подчинить или убить?_

-- Убей! -- закричал я, даже не осознавая, о чем говорит Куалькуа.

Что-то стекало с моих рук в тело Гибкого. Что-то, еще более проворное и приспособленное, чем он сам. Что-то аморфное, плавящее по пути ткани, нащупывающее нервные узлы...

Чужой затрясся мелкой дрожью, и аналогия со шлангом, через который под напором пропускали воду, стала еще более четкой. Его шкура вновь поблекла, окрасилась сизым. Челюсти медленно схлопнулись.

_Нервная система, лимфатический контур, сердечная цепь..._ -- методично перечислял Куалькуа. Он резвился сейчас, этот маленький поганец, ставший мной, и спасающий мою жизнь. Он изучал и покорял новое тело. Может быть это и не нужно ему самому, но услужить симбионту Куалькуа был готов...

_Прервать процессы его нервной деятельности?_

-- Да!

Тело Гибкого обмякло.

Я лежал, тяжело дыша ледяным воздухом и чувствуя, как втягиваются в мое тело когти. Наконец Гибкий соскользнул с захвата. Но пара тонких белых тяжей еще тянулась из прорванных перчаток в его плоть. Они пульсировали, словно что-то текло по ним.

-- Выбирайся... выбирайся... -- прошептал я.

_Десять секунд. Я еще голоден._

Не знаю как, но я ухитрился выдержать эти секунды, пока Куалькуа извлекал из тела Гибкого необходимые ему вещества. И лишь увидев, что тяжи втянулись в меня, я повернул голову набок и вырвал -- одной желчью.

-- Ник! Ник!

Агард топтался у периметра, не решаясь переступить черту.

-- Ник!

Я встал, шатаясь подошел к Тику и Клею. Паренек был уже мертв. Его ватник был разорван на груди, и огромная рваная рана дымилась на морозе. Открытые глаза испуганно и недоуменно смотрели в небо. А Клей еще дышал. Он дополз до своего возлюбленного, и схватил его за руку. Снег под ним подтаял от хлещущей крови, и я был рад, что бывший Наставник лежит на животе, и мне не видно его ран.

-- Зачем? -- прошептал он.

Я опустился на колени. Пахло кровью. На холоду запах был пронзительно силен и меня снова начало подташнивать.

-- Зачем... вмешался? -- повторил Клей.

-- Хотел помочь, -- произнес я ту единственную нелепость, которая была правдой.

-- Зря... дурак... регрессор...

Последняя искра жизни мелькнула в его глазах и он добавил, словно плюнул:

-- Чей ты... регрессор?

Я встал.

Отвечать уже было некому.

-- Ник, Ник! -- кричал из-за периметра Агард. -- Ник, обернись!

...От всех вышек скользили в нашу сторону, мчались, плыли в снегу Гибкие.

-- Уходи, Ник! Беги! -- Агард нелепо размахивал руками. Он словно забыл собственные слова о том, что Гибкие куда быстрее и выносливее людей.

Я медленно подошел к нему.

-- Спасибо тебе, Тараи, -- сказал я. -- Не бойся за меня.

Старый историк всхлипнул. В руках он сжимал лопату. Неужели собирался ринуться в драку? Несмотря ни на что?

-- Убьют, убьют тебя, парень, -- прошептал он.

-- За что тебя загнали сюда, Тараи? -- спросил я.

-- Да какое это... -- Агард в немом возмущении затряс головой. Но я ждал. -- Я отыскал архивы Рига-вонючего! Да, он погасил чумную пандемию! Только вначале он ее сам начал! Снабдил Наставников лекарством... и возбудителем!

Почему я не удивлен?

Слишком уж невнятно история Геометров рассказывает о человеке, спасшем их мир. Слишком уж удачно сложился переход власти на планете к Наставникам, мудрым и добрым спасителям.

-- Прощай, Агард, -- сказал я. -- Держись. Может быть... еще что-то изменится.

Он воинственно вскинул лопату. В глазах его сверкнуло безумие.

-- Мы... мы вместе.

Я покачал головой.

_Куалькуа, начинай боевую трансформацию._

Симбионт ответил немедленно:

_Рекомендую погрузиться в океан._

Я вздрогнул, посмотрев на белесую окрошку изо льда и воды.

_Переохлаждения не бойся._

-- Это привычная им среда, -- прошептал я, глядя на колышущиеся льдины.

_А ты не задумывался, какая среда привычна для меня?_

Даже если ирония этой фразы была случайной, она подействовала на меня отрезвляюще. Через минуту здесь окажутся десятки Гибких. Всех мне не победить.

Я хлопнул историка по плечу, попытался улыбнуться ему -- жаль, не вышло. И побежал к воде.

-- Ник! -- беспомощно крикнул вслед Тараи.

Последним, что я успел заметить, были поднятые руки двух "пациентов". Они махали мне, они желали удачи.

Трое из десяти -- это очень много. За этот мир уже стоит бороться.

Я пробежал по мелководью, пока вода ни дошла до колен.

Потом нырнул.

Лед обжигал как огонь. Ватник мгновенно намок, сковал движения. Дыхание перехватило, и слава богу, иначе я закричал бы и наглотался воды.

_Не бойся, не бойся..._ -- зашептал Куалькуа.

Если бы мои рецепторы отключились еще на секунду позже, я потерял бы сознание. Но Куалькуа успел.

Холод исчез. Я дернулся, приходя в себя, болтаясь на поверхности. Намокшая одежда тянула ко дну. Извернувшись я скинул ватник, брюки, оглянулся -- Гибкие уже были на берегу.

Вперед.

Плавать я любил. Этот вид спорта соблазнителен для лентяев и я всегда отдавал ему должное. Но и результаты всегда были соответствующие. Когда я отплыл от берега метров на двадцать, послышались ритмичные всплески -- Гибкие прыгали в воду.

Я нырнул, обернулся и заставил себя открыть глаза. Вовремя. Гибкие Друзья неслись ко мне как торпеды. Пасти были открыты, и вода бурлила, проносясь через трубчатое тело. Реактивный принцип движения, очень удобно.

_Атакую._

Пальцы отозвались болью -- Куалькуа слишком спешил, чтобы обеспечить мне комфорт. Белые нити рванулись вперед, навстречу атакующим Гибким. Десять змеящихся тонких нитей.

Чтобы победить врага -- стань им. Японцы были бы довольны методом Куалькуа.

У Гибких была великолепная чувствительность. Живые торпеды стали расходиться, маневрировать. Но трое не успели.

Я не заметил, как щупальца симбионта вонзились в Гибких. Наверное, ему хватило первой схватки, чтобы приспособиться к организмам чужих, все произошло очень быстро. Гибкие застыли, инерция пронесла их еще несколько метров -- одно тело скользнуло совсем рядом со мной и начало погружаться.

Взмахнув руками я вырвался на поверхность. Глотнул воздуха – теплого и тягучего как сироп. Люди на берегу взвыли при моем появлении.

Вниз...

Гибкие кружили вокруг, не рискуя приближаться. Их осталось пять или шесть. Я не мог следить за всеми сразу, и оставалось лишь надеяться, что мой симбионт использует и собственные органы чувств помимо человеческих глаз...

Удар в бок, скользящий, смягченный. Напавший на меня сзади Гибкий был уже мертв в тот миг, когда мы соприкоснулись. Но пасть все же рванула мое тело. Никакой боли -- лишь тяжесть и мутное облачко крови, плывущее в воде.

_Не бойся, не бойся..._

Подо мной, слегка подергиваясь, опускалось на дно тело Гибкого Друга. Оставшиеся продолжали кружить. Как акулы -- атакуют поодиночке?

Кровь перестала идти, Куалькуа что-то предпринял. Но тело стало слабым. Потеря крови и переохлаждение -- даже если я его не чувствую, вода продолжает высасывать из меня силы.

Всплеск -- Гибкие синхронно развернулись. Не для атаки. Они уплывали, неслись к берегу. Либо сообразили, что водная среда перестала быть их преимуществом, либо поняли, что происходящее давно выходит за рамки побега.

Я вынырнул. Чужие уже выползали на берег, и люди торопливо отступали, освобождая им дорогу. Но мое появление незамеченным не осталось. Крики, машущие руки. Кем бы я ни был для них, нарушив негласные законы санатория, но сейчас я стал человеком, победившим Гибких.

Вот только победить врагов -- еще не значит спастись самому.

Ледяная пустыня за спиной, ледяной океан впереди.

Гибкие сообщат о произошедшем. Я не видел в мире Геометров никаких аналогов полиции или армии, но это не означает, что их нет. Понадобится -- регрессоры и пилоты спустятся с небес на землю, мирные сельские труженики возьмут в руки лазерные серпы, а рабочие -- атомные молоты.

Меня будут искать.

Надо же спасти невменяемого больного, покинувшего уютный санаторий!

Я плыл все дальше и дальше от берега. Куалькуа молчал, наверное, недавняя схватка далась ему недешево. Ну и хорошо, что молчит. Я должен принять решение сам. Спастись или погибнуть. Победить этот мир, или сдаться.

Вечер застал меня на льдине, километрах в двадцати от санатория и в полукилометре от берега. Раздевшись догола я сидел, подложив под себя одежду. Холода я по-прежнему не чувствовал, но так было как-то спокойнее.

Странное ощущение. Полная нереальность происходящего. Рана на боку почти затянулась, лишь какое-то щекотание возникало при касании новой, розовой кожи. Вокруг -- белесая вода, льды, выцветшее небо. Как на картинах Рокуэлла Кента. Но подобным пейзажем хорошо любоваться, сидя дома, в тепле. Или, по крайней мере, не наблюдая таянье снежинок на голой коже.

Куалькуа защищал меня от холода надежнее любой шубы. Но побочные эффекты имелись.

Я вздохнул, поднимая со льда пойманную только что рыбину. Уподобимся Гибким.

На вид рыба напоминала морского окуня. Красноватая чешуя, прикрывающая полкило мяса.

Отодрав плавники я принялся за ужин. Сырое мясо было невкусным, но все же не таким неприятным, как я боялся. Сюда бы Данилова, он, говорят, любит японскую кухню...

Где-то в моем желудке Куалькуа получит свою долю пищи. Сам я предпочел бы поголодать, но симбионт, шесть часов подряд борющийся с холодом, имел другое мнение.

_Еще._

-- Кончилась, -- сказал я, откладывая жалкие рыбьи останки.

_Нет._

-- Я не могу.

_Я могу._

Положив ладонь на рыбу, я отвернулся. Пальцы слегка шевелились, но мне не хотелось наблюдать, что происходит.

_Вот теперь все._

На льду остался только рыбий хвост. Я сглотнул, борясь с тошнотой. Все, что естественно -- не безобразно. Пинком смахнул хвост в воду, посмотрел на ладонь. Ничего подозрительного не наблюдалось. Интересно, а пяткой я есть сумею?

Наверное, да.

Собрав со льда пригоршню снега я заел свою трапезу.

_Куалькуа, что делать дальше?_

_Я не принимаю подобных решений и не даю советов._

Может быть это и к лучшему. Иначе и оглянуться не успею, как стану ходячим вместилищем для чужого разума. Куалькуа занимается лишь одним -- обеспечением моего выживания. И занимается прекрасно, я мог бы, наверное, прожить остаток жизни, охотясь на рыб и загорая на снегу. Как применить подаренную жизнь -- это моя проблема.

Ладно, будем рассуждать спокойно. Какой бы мерзкой не выглядела снежная пустыня -- в ней должна быть жизнь. Питаться я смогу чем угодно, хоть... стоп, не надо задумываться об этом. Это тот же самый Круглый Материк, на котором находится город Служение, космодромы, уютные теплые дома, шахты и заводы, леса и поля. Надо просто дойти до них.

_Хорошо. По пути порыбачим._

Я сглотнул.

Ничего. Привередничать не стоит.

-- Порыбачим, -- согласился я.

Вдоль берега я шел всю ночь. Куалькуа тому виной, или просто нервы были на взводе, но спать не хотелось. Сыпался с небес тихий, спокойный снег, временами приходилось отряхивать задубевшую рубашку. По телу порой пробегали короткие судороги, и с кожи осыпались ледяные корочки.

Темно... нет у планеты Геометров естественного спутника, а их чудесное звездное небо, мешавшее навигации и позволяющее работать ночами, осталось где-то далеко...

Значит, вы бежали, Геометры. Скрылись от тех, кому собирались привить Дружбу. Перетащили всю свою систему, вместе с солнцем-Матушкой, вместе с планетами Маленьких и Гибких Друзей. И не угомонились. Желание творить добро неискоренимо.

Ну почему, почему оно всегда принимает такие формы?

Мы ведь тоже могли пойти по этому пути. Неужели он привел бы к рациональному, правильному и фальшивому раю? Ведь все вокруг мне знакомо. Все входило в арсенал утопической мечты о будущем. Чистенькие города, небрежный аскетизм жизни, Наставники, мудро ведущие все новые и новые поколения к счастью, дружба с иными расами -- все это было и нашей мечтой.

Мы бы кончили этим же? Сеть лагерей для отбросов, вооруженные до зубов мирные корабли, непререкаемые авторитеты в Мировом Совете и взаимная ответственность, заставляющая друзей Ника конвоировать его в "санаторий"? Или Геометры просто допустили ошибку, свернули с пути, нарушили когда-то и где-то собственные принципы? Например, когда развязали бактериологическую войну в средневековье, выкосив -- уверен в этом, армии феодалов, а потом, подарив миру лекарство от чумы, мирно и крепко взяли власть в свои руки. Заняв место святых. Были, наверное, раньше у Геометров какие-то культы, верования...

А может быть и нет иного пути? Или открытая циничность Конклава, или то же самое, но в красивой обертке, от Геометров?

Выбирай, Петя Хрумов. Выбирай, планета Земля. На чью сторону встать, когда идеи Дружбы натолкнутся на свод законов Конклава.

Две силы. Дед, ты так надеялся на подобную ситуацию. Но удастся ли ей воспользоваться? Или Конклав раздавит нас, как возможных союзников Геометров? Или Геометры, легко и привычно, доведут нас до средневековья, чтобы привить собственную этику?

Полноте, а сумеют ли они на равных сражаться с Конклавом? С боевыми кораблями Алари, с плазменными существами расы Торпп -- немногочисленной, но способной обитать в звездных коронах, с неисчислимыми полчищами Хиксоидов и Даэнло, с интеллектуальной мощью Счетчиков...

Ерунда. Смогут. Даже если в их системе -- всего три обитаемые планеты. Они умны. Их технология -- не та, что на поверхности, а настоящая, воплощенная в кораблях и транспортных кабинах -- очень высока. А самое главное -- их общество абсолютно монолитно. Да, есть концлагеря, но они полупусты. Один-два процента оппозиции -- это ничто. А ведь даже эти несчастные, занятые бессмысленной работой зэки -- преданы Родине. И не колеблясь сменят лопаты на оружие. Силой цивилизацию Геометров не взять. Вся их планетарная система -- космический корабль, способный маневрировать, уходить от преследования, атаковать. Принципы их передвижения в пространстве неизвестны, но превосходят доступные Конклаву. Какую бы чудовищную силу не обрушили Сильные на Геометров, те сумеют ускользнуть. А потом вернуться -- ибо эта раса, совсем как люди, не умеет отступать. Они вырастят регрессоров для работы на Земле, и регрессоров, способных влезть в шкуру Счетчиков, и регрессоров, похожих на Хиксоидов.

И Конклав, переполненный обидами и взаимной ненавистью, рухнет. Сильные отступят, перейдут в глухую оборону. Слабые воспримут идеи Дружбы. Я был в этом абсолютно уверен. Может быть там, откуда пришли Геометры, и существовала сила, повергшая их в ужас. Но Конклав на эту роль не годится...

Остановившись, я вслушался. Мне почудился звук впереди -- далекий хлопок, похожий на выстрел...

Нет, наверное, показалось.

_Я тоже зафиксировал звук._

_Далеко, Куалькуа?_

Не более пяти километров По направлению береговой линии._

_Спасибо._

Поколебавшись, я спросил:

_Ты читаешь все мои мысли?_

_Да._

_Что ты думаешь о раскладе сил? Геометры способны победить Конклав?_

_Вероятно._

_Тебя это не пугает?_

_Нет. Мы никогда не проиграем._

_Если вам все едино, зачем вы участвуете в заговоре против Сильных?_

_Мы? Участвую я. Мой прежний симбионт-Алари захотел, и я перешел к тебе. До других особей моей расы мне нет дела._

Я двинулся дальше. Звук мог оказаться ничего не значащим хрустом льдины. Но может быть, впереди поселение. Шахта, поселок рыбаков, пристань... или еще один концлагерь.

Ничего. Посмотрим. Пять километров -- к утру дойду.

Через два часа я лежал, зарывшись по горло в снег, и вглядывался в рассветную полутьму. Снег помогал, подсвечивал, делал сооружения впереди четкими, как аппликации на белом листе бумаги.

Башня. Метров пятьдесят в высоту, метров тридцать в диаметре. Уже начинали поблескивать стекла в окнах. В одном или двух слабо теплился свет. Для рудника или технического здания окон слишком много. Скорее я счел бы его жилым... кстати, вполне привычной даже для Земли архитектуры. Этакая фаллическая бетонная конструкция, торчащая из мерзлоты.

Впрочем, башня была не самым интересным из построенных на берегу сооружений. Дальше сверкали два стеклянных купола -- под ними угадывается зелень деревьев. Прозрачные трубы переходов, связывающие купола с башней. Группка мелких строений поодаль.

Какой-то поселок. Что-то вроде вахтового обиталища шахтеров или нефтяников. Должна ведь быть у Геометров нефть? Как-то я видел по ти-ви поселок канадских газовиков, выстроенный в Сибири, в том районе, который Россия сдала в аренду на девяносто девять лет. Сходство несомненно, между прочим! А еще у деда есть полный шкаф альбомов фантастической живописи, я любил их листать в детстве. Очень похожие пейзажи рисовали полвека назад, когда пытались строить коммунизм. Обязательно -- сады под куполами, прозрачные переходы... теплые нужники. А над всем этим великолепием -- бессильно свищет вьюга...

Я тихо засмеялся. Жаль, что никому из художников той эпохи не пришло в голову дорисовать к этим романтическим чертежам голого человека, прячущегося за сугробами. Человека, бежавшего из концлагеря.

Ладно, хватит испытывать силы Куалькуа. Вперед. На штурм местных нефтяных приисков. Даже в этих прозрачных куполах можно надежно спрятаться, согреться и перекусить. А уж если в здание проникну...

Пользуясь последними минутами предрассветного сумрака я побежал вперед. Рубашка была серой, но сейчас она вся заледенела и покрыта снегом. На волосах тоже лежал снег. Если у них нет внешней сигнализации, то для случайного взгляда из окон я почти невидим. А если есть... это можно проверить только одним способом...

По пути к башне я пересек несколько накатанных дорожек. Лыжные трассы? Следы от колесного транспорта? Место прогулок Гибких Друзей?

Легкой трусцой я обежал вокруг здания. Обнаружил три двери, но ни одна на мое прикосновение не отреагировала. Плохо. Остаются еще купола и мелкие сооружения в сторонке. Вначале я побежал к куполам -- уж очень заманчиво зеленели деревья, надежно прикрытые от мороза. Уже вблизи купола обернулся, кинул еще раз беглый взгляд на башню.

Дьявол!

От природы я такой умный, или от переохлаждения?

Лазутчик! Агент Земли! Всесторонне развитый представитель человечества!

Цепочка моих следов была видна абсолютно отчетливо. Тянулась из-за сугробов, огибала башню, вела к куполу. Стоит взойти солнцу, и мое появление перестанет быть тайной. Трудно не заинтересоваться, кто же бегал ночью босиком по снегу. А если еще сообщат о побеге пациента близлежащего санатория...

Я тихонько взвыл, соображая, что же натворил.

Ну хоть бы вокруг башни не бегал! Словно издевался над ее обитателями, словно напрашивался на облаву!

Теперь уже глупо было рвать волосы и каяться. Я подставил ладонь, ловя слабый снежок. Может быть, следы присыплет? Слабая надежда, но надо же хоть как-то себя утешить...

В первую очередь я обследовал участок купола, прилегавший к туннелю, идущему в башню. Земная логика подсказывала поместить на этом стыке дверь.

Нет, все-таки я не дома.

Диаметр купола был с полкилометра. Я побежал вдоль стеклянной стены, невольно заглядываясь на темные силуэты деревьев. Тепло там, тепло. И можно ощутить себя человеком, а не манекеном, обтянутым резиной... Деревья, холмики, кустарник. Очень уютный лесок прячется под стеклом. И не безжизненный -- вон пробивается сквозь заросли синеватый свет...

Неужели здесь тоже нет входа? Полностью изолированный от внешнего мира поселок? Может быть башня построена над нефтяной скважиной или шахтой, и обитателям нет нужды выходить наружу?

Теперь я старался оставлять меньше следов и бежал вдоль самой кромки купола. Здесь, на стыке нанесенных ветром сугробов и снежной целины, отпечатки моих ног должны быть не так заметны.

А вокруг все светлело и светлело. Туч на небе почти не осталось, скоро выглянет Матушка... надо же, как прилепилось словечко Геометров...

Пора уходить. Ловить в море рыбу, насыщая Куалькуа, идти или плыть вдоль берега.

Я перешел на шаг. Нет, никаких дверей на куполе не было. Зато в десятке метров от него снежную равнину нарушал неожиданный сугроб правильной кубической формы. Ветер такого не натворит.

Счищать снег пришлось долго. Но я не удивился, обнаружив под наледью гладкий пластик. Какая-то будочка в половину человеческого роста высотой. Неужели прилежные строители все-таки допустили брак в работе? Я водил ладонью по пластику, пытаясь нащупать и активировать замок. Ну же! Давай!

Скоба дверной ручки явилась полной неожиданностью. Я попал в нее негнущимися пальцами, и невольно ощутил, как пластиковая стенка дрогнула. Ага! С нахлынувшей энергией я начал разгребать снег, и вскоре обнажилась маленькая дверца. Открылась она легко, после пары рывков. Снег не смог приморозить петли -- изнутри будки шло влажное тепло. Я протянул руку -- точно. Пола нет. Где-то внизу шумит вода. При всей любви Геометров к интеллектуальным замкам, ставить их над каждым канализационным люком они не стали.

Теперь я обладал тремя вариантами дальнейших действий. Что там дед говорил о тройке? Наиболее удобное для человеческого сознания число? Итак, можно продолжить поиски нормального входа. Можно уйти. А можно, очертя голову, броситься в текущую воду.

Два первых варианта казались более разумными, но успели надоесть.

Я спустил в пустоту ноги. Закрыл за собой дверцу, балансируя на крошечном бортике. До воды недалеко, плеск совсем рядом.

Я прыгнул, очень отчетливо представив свое тело наколотым на острый штырь, торчащий из бурного потока...

Вода только казалась теплой. Обычная морская вода. Соленая. Привычная уже. Меня подхватило течением и понесло по узкой темной трубе. Пространство над водой -- совсем узенькое, едва-едва голову можно высунуть.

Водовод, тянущийся от моря!

Отплевываясь, выныривая и погружаясь, я жадно глотал воздух. Меня тащило куда-то под купол. Вот теперь вариантов было неисчислимое множество. Решетки, лопасти, системы охлаждения реакторов, замкнутые резервуары.

Нет! Не может этого быть. Геометры очень бережно относятся к жизни. Если дверца не заблокирована, нет никаких предостерегающих надписей и защитных решеток -- значит ничего страшного с упавшим в туннель человеком не произойдет!

Конечно, это были очень вольные допущения. Но они помогли мне продержаться ту минуту, пока меня волочило по водоводу. Потом впереди замерцал слабый свет, течение ослабло и я начал задевать ногами дно.

Меня последний раз крутануло в трубе и выбросило на мелкую металлическую решетку, заменяющую пол. С потолка светили неяркие лампы. Я поднялся, запоздало ощущая страх.

Небольшой круглый зал. Пол продырявлен как сито, кое где на решетке валялись веточки водорослей и комья грязи. Несущаяся через трубу вода бурлила, растекаясь и падая вниз.

Ай да молодцы, Геометры. Я на каком-то этапе их фильтрационной станции. Отсеян вместе с прочим мусором.

На пошатывающихся ногах я прошел к единственной двери, ведущей из зала. Если она не откроется -- то я редкостный болван. Если откроется -- то болван удачливый.

Я оказался удачливым. Дверь открылась, за ней была узкая шахта со вбитыми в стену скобами. На полу -- комья земли, прелая древесная труха. Не раздумывая я начал карабкаться. Метра через три надо мной оказался металлический люк. Ну?

Люк поддался напору и откинулся. Меня слегка обсыпало той же смесью, что покрывала пол шахты. Снаружи выход был небрежно замаскирован землей.

Подтянувшись за обрез люка я выбрался наверх. Оглянулся, словно был способен сейчас на бегство или схватку. Лег ничком. Надо мной были ветки деревьев, над ними -- стеклянный купол, а еще выше -- бледный рассвет.

Выбрался я. Проник в поселок Геометров.

А на радость себе, или на беду -- пока неясно.

Минут двадцать я просто лежал, наслаждаясь покоем. Кожу постепенно начало покалывать, к ней возвращалась чувствительность -- Куалькуа снимал защитный режим.

Надо поесть. Первым делом -- восстановить силы симбионта, а потом отдыхать... Мысль была неожиданной, и я насторожился. Быть может Куалькуа все же влияет на мое сознание?

Нет, все-таки непохоже. Я не чувствовал никакого насилия. Скорее это такая же забота, с которой я кормил на Земле пса. А Куалькуа и не претендовал на большее.

Забавно рассуждать о чужом, пытаться понять, нет ли в его действиях коварства и предательства -- когда он читает каждую мысль. К этому надо не просто привыкнуть, надо принять такое положение вещей, довериться.

Когда над ситуацией нет никакого контроля, остается бессилие. Тогда мы называем его доверием и успокаиваемся...

Я встал. Огляделся. Шахта водозабора вывела меня в центр купола. Здесь до прозрачного потолка было метров семьдесят, и деревья росли совершенно свободно. Что-то хвойное, по земным представлениям. Только иглы у сосен полуметровой длины, и ствол гладенький, белесый, как у берез.

Закрыв люк я присыпал его землей и опавшей хвоей. Пригибаясь побежал по леску. Оттаявшая рубашка мокрым компрессом обтянула тело. Надо было оставить ее на решетке фильтра. Или в снегу закопать. Все равно никакой пользы от одежды не было.

Стеклянный купол над головой позволял неплохо ориентироваться. Я довольно быстро вышел к стене -- тут деревья были другие, низкие. Эх, если бы знать их названия, память Римера подсказала бы мне, можно ли поживиться плодами... Вдоль стены я затрусил к туннелю. Ситуация повторялась, только теперь я шел в обратном направлении и по эту сторону купола. Где-то здесь я заметил свет...

Уже почти рассвело, и это здорово мешало. И все-таки я заметил сиреневое мерцание. Раздвигая кусты двинулся на свет, уже понимая, что увижу.

Транспортная кабина. Нормальная, с терминалом у двери. Входи -- и прыгай через пространство. Вот только не подчинится мне управляющая система. Еще, чего доброго, поднимет тревогу.

Установить сложнейший механизм в лесопарке -- это означает подчеркнуть его естественность, привычность в обиходе.

Приучить к нему...

Я абсолютно не удивился, когда в конце туннеля, над широкими дверями, ведущими в башню, увидел надпись: "Белое море".

Интернат, куда отправили "искупать вину" Наставника Пера.

Вот оно как.

Присев на каменную плитку, которой был вымощен пол туннеля, я попытался оценить ситуацию. Медлить нельзя, и все же...

Наверное, дед был прав. Все опять свелось к трем вариантам.

Случайность.

Геометры меня контролируют, и каким-то образом и для каких-то целей привели именно к интернату "Белое море".

Места "отбывания наказания" для нас были выбраны не случайно. Именно интернат и санаторий расположенные по соседству. Пусть я этого не знал, но Перу-то, наверняка, этот факт известен. Доброта Геометров -- она своеобразна. Наставника Пера действительно печалит факт моего "умопомешательства", теперь, отбросив первую злость, я это понимал. И знать, что в полусотне километров... в сотне килошагов, как он называет, бродит с лопатой и киркой его бывший лучший подопечный -- серьезный удар по психике.

Вот еще! Не хватало мне расплакаться над судьбой Наставника Пера!

Я встал, нелепо оправил грязную мокрую рубашку. Как отреагируют дети Геометров на явление незнакомого мужика в трусах и рубашке, с пробившейся на щеках щетиной и злым взглядом?

Как ни странно, скорее всего принесут стул, стакан горячего чая и побегут за врачом. Воспитывать-то Наставники умеют. Вот только от результатов меня коробит.

Я легонько толкнул дверь -- она мягко открылась. Никаких замков. Холл был выдержан совсем в другом стиле, чем в "Матушкином Свете". Огромный, на весь первый этаж. И все белое, сверкающее. Неровные стены и изломанный плоскостями потолок. Такое впечатление, что находишься в ледяной пещере. Светильников на виду тоже нет, слегка мерцают сами потолочные плоскости. Красиво. Но зачем такой интерьер, Геометры ведь ничего не делают зря? Вдоль стен -- мягкие круглые кресла, обтянутые белой тканью, на полу -- толстый ковер. Ступать боязно, наслежу. А убираться-то придется детям, в рамках _подготовки-к-труду_...

Войдя я притворил дверь. Вслушался. Тихо. Нет никого. Найти бы схему этажей, выяснить, где живут Наставники. Ввалиться к Перу и мрачно сказать: "За тобой должок, еще с воли тянется..." Ох, не поймет Пер. Не оценит лагерного юмора.

Из холла вели две лестницы, одна вверх, другая вниз. Значит, еще и подземные этажи есть? Несколько дверей наводили на мысль о лифтах, но туда соваться не хотелось. Еще три двери я сразу опознал как выходы из башни, те, в которые безуспешно ломился совсем недавно.

Хорошо хоть, никакой охраны...

Стоп. В "Матушкином Свете" у дверей стоял дневальный!

Я обернулся, теша себя надеждой, что ночью детей дежурить не заставляют.

Но дежурный в наличии имелся. В нише у двери, под огромным блестящим гарпуном, висящим на крюках. Мальчик сам-то был ростом с этот гарпун. Сейчас он мирно спал, вытянувшись на полу.

Я покачал головой. Наверное, есть какой-то высший педагогический смысл в этих вахтах у незапертых дверей. Воспитание ответственности, чувства гордости за свой интернат, за его символ. Да и нечасто им приходится так дежурить, воспитанников в каждом интернате -- сотни. Н-да. И все-таки мне куда более правильным казался сон этого мальчишки.

Где ты можешь быть, Наставник Пер? Я должен тебя увидеть. Посмотреть в глаза. Задать пару вопросов. Пора Нику Римеру и его любимому Наставнику поговорить начистоту!

Лестницу я выбрал правильно, здесь шли жилые этажи. Я без колебаний миновал второй и третий -- там двери были натыканы слишком часто. Это комнаты подопечных.

На четвертом этаже я остановился.

Круглая лестничная площадка чуть шире, чем внизу. И лампы светят ярче. И дверей всего шесть. Вполне возможно, что Наставники живут здесь.

Я бы обследовал еще и верхние этажи. Начинать действовать лучше, оценив ситуацию в целом. Но мой взгляд остановился на клочке белой ткани, небрежно приколотом к одной из дверей.

Белый бант.

Тот, что пыталась повязать мне на шею Катти.

Сердце забухало в груди, ладони вспотели.

_Боевая трансформация?_

Я не стал отвечать Куалькуа. Подошел к двери, потрогал бант. Тот самый, или очень похожий. Отцепив его с булавки я аккуратно повязал себе на шею. Жалко, что нет зеркала. Интересно посмотреть, как сочетаются голые ноги, грязная рубашка и белый бант.

Потом я постучал.

-- Входи, Ник, -- негромко произнес голос Наставника Пера. -- Разблокировано.

Я коснулся двери, и та уползла в стену.

-- Доброе утро, Наставник Пер, -- сказал я, входя.

Здесь, в "Белом море", комната Пера была гораздо больше. Трапециевидной формы, и все пространство у дверей заставлено какими-то нехитрыми агрегатами. Пружины, противовесы, рукояти. Несложно было догадаться, что это спортивные тренажеры. Их поснимали, стащили к двери, но еще не успели вынести из комнаты. Наверное, прежний жилец очень серьезно относился к физической подготовке.

-- Проходи, Ник. Садись.

Наставник Пер даже не посмотрел на меня. Сидел спиной, глядя в экран, показывающий холл, где мирно спал мальчик-дежурный. Кресла были далеко, садиться на расправленную кровать я не хотел. Поэтому примостился на седле тренажера, подозрительно напоминающего велосипед. Эх, не суждено мне прославиться как великому изобретателю, велосипед Геометры и сами придумали.

-- К чему эти вахты у дверей, Пер? -- спросил я. -- Детям надо спать по ночам.

-- Детям надо привыкать к ответственности. И в первую очередь -- к ответственности за других. Этот малыш, увы, пока далек от идеала.

Наставник Пер развернулся в своем кресле. Окинул меня внимательным взглядом. Конечно, он уже видел меня -- на экране, и любопытства в его глазах не было.

-- Досталось тебе, Ник, -- сказал он. -- Позволишь по-прежнему называть тебя Ник?

-- Почему бы и нет?

Наставник вздохнул.

-- Да потому, что ты вовсе не Ник Ример. Не мой подопечный.

Невозможно честно обыграть шулера. Невозможно тайно проникнуть в цивилизацию шпионов.

-- С чего такой вывод, Наставник?

-- Не только для жителей Тени...

Значит, Геометры бежали от еще одной расы гуманоидов? От людей, способных поступать, как я?

-- Может быть, парень. Ядро велико...

Они пришли из центра Галактики! Ну конечно же! Небо, пылающее от звезд!

-- Как мне тебя звать?

-- Петр.

-- Пер? -- Наставник растерялся.

-- Петр, -- как можно тщательнее выговаривая звуки произнес я. В их языке "т" было совсем мягкое, почти неуловимое. Переводить с русского языка на язык Родины оказалось трудно.

Господи! Это ведь было меньше двух недель назад! Космопорт Хикси, кружка пива в баре... -- Петер, скажи, Ник Ример жив?

-- Мертв.

-- Его убил ты?

-- Нет. Мне кажется, он был хороший человек, Пер. Я бы не смог его убить.

-- А плохого -- можешь?

-- Могу, -- честно признался я. -- Теперь могу.

Наставник отвел взгляд. Посмотрел на пол, где стояли две нераспакованные сумки. Наверное, где-то в них были фотографии, украшавшие раньше стену.

-- Ты действительно на него похож... -- прошептал Пер. -- Но даже Ник не сумел бы справиться с Гибкими... и дойти голым до интерната.

Мной овладела какая-то тоска. Все было безнадежно. Можно геройствовать, сражаться с чужими и бить морды подонкам человеческого рода. Но невозможно обмануть целый мир.

-- Что меня ждет, Пер?

-- Не санаторий, конечно. Санаторий -- для людей, пусть даже плохих.

-- И все таки?

-- Мы должны понять, кто ты, -- сухо проинформировал Пер. -- Как сумел догнать нас. Как подменил Ника.

Я засмеялся:

-- Понять цивилизацию куда проще, чем одного человека. А я и этого не сумел. Вы как кривое зеркало. Все на месте -- а отражается сплошное уродство.

-- На твой взгляд, Петер, -- Наставник небрежно опустил руку на активатор терминала. -- Ты собираешься сопротивляться аресту, Петер?

-- Не знаю.

-- Лучше не пробуй.

Он продолжал держать меня цепким, почти ощутимым взглядом.

-- Знаешь, что я сейчас сделаю?

-- Вызовешь сюда отряд регрессоров.

Наставник засмеялся. Посерьезнел и сказал, нарочито вслух:

-- Контроль среды. Двухчасовой снегопад над территорией интерната. Распоряжение отдал Наставник Пер. Цель -- урок плохой погоды.

Я молчал.

-- Знаешь, зачем я собираюсь замести твои следы?

-- Чтобы не тревожить детей.

-- Правильно, Петер. Ты порой ведешь себя почти как человек... Конечно, отпечатки босых ног на снегу -- это здорово. Это будит воображение старших детей, дает пищу для страшилок младшим. Но только не в том случае, когда рядом -- санаторий для тяжелобольных. Я как-нибудь пробегусь сам по снежку. Когда санаторий перекочует далеко-далеко... и дурных мыслей следы не вызовут. Пусть дети вспомнят легенды о ледовых людях, зароются в книжки по истории, начнут закаляться сами...

-- Кто ты, чтобы судить нас?

-- Человек.

-- Ты чужой человек. Ты регрессор Тени.

Только теперь безысходность отпустила меня. И Геометры ошибаются.

-- Нет, Наставник Пер. Вы так боитесь врагов, оставшихся за спиной, что не смотрите вперед. Здесь, на краю Галактики, есть планета под названием Земля. На ней живут люди -- такие же как вы. Только на мир они смотрят чуть по другому.

Он молчал, обдумывая мои слова.

-- Если ты говоришь правду, то тем лучше для Родины, -- сказал он наконец. -- Мир Тени оказался сильнее нас. Но он уникален. Возможны идентичные линии эволюции, но итоги развития различны. Скажи, Петер, ваша раса сильнее нас?

-- Нет, -- честно признал я.

-- А ваши Друзья? Алари, и кто там еще?

-- Они даже не друзья, -- сказал я. -- Товарищи по несчастью, быть может. Мы не идеальны.

-- Тогда...

-- В отличии от вас мы понимаем, что полны недостатков.

Пер поднял руки.

-- Стоп! Стоп, Петер! Ты проявляешь готовность к сотрудничеству, я ценю это. Но оставим признания для Мирового Совета.

-- Признаний не будет, -- устало сказал я. -- Наставник, я не собираюсь отчитываться перед вашим миром.

-- Это агрессия? -- очень спокойно спросил Пер. Поднялся с кресла, устало, опираясь на подлокотник.

-- Неужели твой мир отринет Дружбу? -- сухо сказал Пер. -- Любовь ко всему живому, порядок и уверенность?

-- Не отринет, -- признался я. -- Поэтому я и не позволю вам добраться до Земли.

-- Принимаешь решение за всю расу?

-- Да.

-- А вправе ли ты?

-- Не меньше, чем Риг-вонючий, отравивший ваш мир.

Мне надо было убедиться, что он знает. И я убедился, увидев ненависть в глазах Наставника.

-- Ты регрессор Тени, -- сказал Пер. -- Ты лгал. Ты не уйдешь. Защита -- старт!

Я как раз начал вставать с тренажера. Я не собирался бить Наставника, я просто хотел уйти. Хотя бы прежним путем, сквозь водовод...

Но воздух вокруг меня загустел и невидимыми руками сжал тело. Я застыл, словно муха в янтаре.

-- Неужели ты думаешь, что я способен поверить _не-другу_? – устало спросил Пер. -- Я знал, что ты придешь сюда. Вопреки рассказу Гибких, вопреки разуму. Ник пришел бы... будь это в человеческих силах. А в тебе слишком много от Ника.

Я не мог ответить. Пространство вокруг стало резиновым, упругим и тяжелым. Не в моих силах было сдвинуться с места.

-- Всю ночь я глотал спорамин и смотрел в окно, -- продолжил Пер. -- Гибкие стыдятся поражения, и лгут про твою гибель, повторял я себе. Совет не хочет признать опасность и считает тебя сумасшедшим регрессором. Но я понял, пусть запоздало, но понял. Ты чужой в обличии Ника. Ты _не-друг_. И когда я увидел тебя, бегающего вокруг здания, я не удивился. Когда ты проник в сад, я не удивился...

Не в моих силах было проронить хоть слово.

-- Я останусь здесь, в "Белом море". В интернате на краю мира. Моя вина, что Ник Ример попал в ваши руки. Но ты, _не-друг_, расскажешь Совету все, что знал...

_Вмешаться?_

_Да, Куалькуа! Да!_

Неужели для моего симбионта силовое поле -- не преграда?

-- Тебя исследуют, Петер, -- сказал, словно плюнул, Пер. -- Ты...

Что-то произошло. Лицо Пера дернулось, приобретая странное, придурковатое выражение. Неприятное зрелище -- аккуратный старичок, изо рта которого стекает слюна.

-- Защита -- не старт, -- сказал Пер. -- Защита -- выключиться. Защиту -- убрать...

Голос его был монотонным и вялым. Не его воля двигала губами... Резиновый кисель вокруг меня исчез. Я молча пошел к Перу. Лицо Наставника серело на глазах.

-- Я не хочу причинять тебе вреда, -- сказал я. -- Не бойся. Я уйду.

На лбу Наставника выступил пот. Губы шелохнулись:

-- Тень...

-- Я пришел с Земли, -- сказал я. -- Успокойся...

-- Тень... -- в его взгляде была лишь ненависть и ужас. -- Я... я...

Он начал заваливаться на спину.

-- Куалькуа! -- завопил я, кидаясь к Перу.

_Не я. Не я. Слабые сосуды. Мозговое кровоизлияние._

Я подхватил тело Наставника. Он смотрел на меня с бессильной тоской.

-- Не умирай! -- закричал я. -- Не надо! Живите, я не хочу вам зла!

Глаза Наставника закрылись.

_Это не я._

Наставник Ника Римера умирал на моих руках.

Я смотрел в закатывающиеся глаза. Пера убил страх. Страх перед неведомой мне силой, перед Тенью, обратившей Геометров в бегство. Он умирал, страдая не от собственной смерти -- от сознания того, что регрессор Тени, в обличии Ника Римера, останется жить на Родине. Так что, в какой-то мере я убил его. Не менее надежно, чем вонзив в сердце нож.

-- Я не хочу вам зла! -- закричал я. -- Не хочу!

Как похожи взгляды мертвых! Глаза Наставника Пера стали такими же пустыми и спокойными как у извращенца Клея, убитого Гибким Другом.

-- Не хотел... -- повторил я, опуская тело Наставника на пол. -- Я не хотел...

_Он прекратил мыслить._

Я отошел к окну. Трудно было оторвать взгляд от мертвого тела, и все же я посмотрел на холодную тундру. Падал снег, заказанный Наставником Пером. Прикрывал мои следы. Наверное, Матушка уже поднялась над горизонтом. Но здесь по-прежнему длилась ночь. Слишком плотно нависли свинцовые тучи, возникшие невесть откуда. Урок плохой погоды, Наставник Пер?

Когда-то, давным-давно, на планете Земля, я сидел в кафе со своей девчонкой. А за соседним столиком пьяная женщина все повторяла и повторяла кавалеру: "Цветов жене купишь... цветов... Цветы -- они все покроют. Даже могилу."

Нет, снег лучше цветов.

Вот он, действительно, все покроет.

-- Поклянись... поклянись, что ты не будешь... есть, -- сказал я.

_Что такое клятва? И что такое питание? Мне нужны образцы его клеток._

-- Ты возьмешь лишь образцы, -- сказал я.

_Хорошо._

Тонкая белая нить выплеснулась из моей руки. Лизнула тело Наставника по лицу, и втянулась обратно.

_Несложно_.

-- Валяй, Куалькуа.

В санитарном блоке Наставника зеркало занимало всю стену. Я стоял над телом Пера и смотрел в свое отражение. Молодой парень, обнаженный, с холодными серыми глазами.

_Я не смогу снять боль полностью._

-- Валяй.

Меня словно в кипяток окунули. Кожа покраснела, отчетливо выделился каждый волосок. По телу пошли мелкие судороги.

терпел.

Рвануло вверх. Приподняло. Вытянуло. Что там мелкие шалости Куалькуа с когтями, вырастающими из пальцев! Я упал на колени, тело обмякло и опустилось на труп Наставника.

Боль...

Лицо разминали изнутри. Глаза вылезали из орбит. Плечи съеживались. Ноги искривлялись.

Это не навсегда...

Я уткнулся в вязкие, негнущиеся колени Наставника Пера. Блудный сын, вернувшийся к доброму отцу. Я раскаялся, отец. Я согласен до конца дней своих пасти тучные стада. Лишь пожалей меня, коснись ласковой рукой и прирежь поскорее откормленного тельца. Благослови меня мертвой рукой, Наставник...

...Голова кружилась. Тело стало чужим. Сухим, неловким, старческим. Поднявшись я посмотрел на себя глазами Наставника Пера. Теперь я полноправный, хоть и оплошавший, член общества Геометров. Наставник Пер.

Неужели мне так и суждено менять обличья, переходить из тела в тело? Становиться врагом, чтобы понять его? Убить -- понять -- притвориться? Разве этого я хотел?

Безумие стартов на древних "Протонах", сладость джампов, дозволенная экзотика чужих миров и радость возвращения -- вот что было моим миром. Гнусным, безумным, лишенным надежды, но моим. Кто я, чтобы решать судьбы миров? Я и над своей судьбой никогда не был властен!

Но так уж сложилось. Так легли карты, сданные тысячи лет назад -- землянами, Сильными, Геометрами. В конце старой истории, в начале новой -- всегда стоит кто-то, чья роль -- принять ответственность. Решить. За всех.

Без права на оправдание. Без надежды на снисхождение. Любой поступок станет ошибкой, когда на весах -- жизнь и смерть цивилизаций. Я должен вернуться домой. Рассказать, что это такое -- Геометры. И в обличии Наставника Пера я смогу это сделать. Пройти транспортными кабинами, взять корабль, привести его в ту точку космоса, где ждет флот Алари.

Война. Конклав против Геометров и их Друзей.

А можно пойти в Мировой Совет. Рассказать о Конклаве, о планете Земля, изнывающей под игом чужих.

Война. Конклав против Земли и Геометров...

Я не хочу принимать решений. Пока есть хоть тень надежды... Тень...

Третья сила.

То, что устрашило Геометров.

Может быть в этом мире еще есть спасение? Путь, не признающий холодную логику Сильных и злое добро Геометров?

...Я вышел из санитарного блока. Отчаянно, словно вновь прыгая в темный колодец, опустил руку на терминал.

-- Распорядок моих дел на сегодня!

_Пробуждение -- через семнадцать минут..._

Я расхохотался от туповатой исполнительности управляющей системы. Она не контролировала сознание. Она опознавала людей по отпечаткам пальцев, или по генной структуре. Но в святую святых, в собственные мозги, Геометры машины не допускали.

_Знакомство с подопечными. Занятия. Сорок минут назад было принято решение о проведении урока плохой погоды. Дальнейший план работы отсутствует._

-- Будут вам уроки, -- пообещал я. Даже голос стал чужим. Суховатым, подрагивающим, скучным голосом Наставника Пера.

Управляющая система молчала.

-- Как я могу избавиться от большого количества органических отходов?

_В санитарном блоке имеется люк мусоропровода._

Я извлек руку из терминала. Неприятный итог, Наставник Пер? Ничего. Я тоже не знаю, на какой свалке кончу свой путь... Но я не мог этого сделать. Никак.

-- Я могу покинуть здание? -- спросил я, вновь активируя систему.

_Аварийные выходы находятся на первом этаже._

Я посмотрел на экран, по-прежнему демонстрирующий холл на первом этаже. Мальчик-дежурный еще спал.

-- Еще десять минуток, малыш, -- сказал я. -- Ага? Пусть тебе приснится новая планета, или _не-друзья_, которых надо срочно регрессировать.

Мальчик продолжал спать, и я принял это за согласие.

В интернат я вернулся, промерзнув до костей. Куалькуа не предложил мне свою термоизоляцию, а я не стал просить. В конце-концов, это заняло не так уж и много времени -- закопать в сугробе тело Наставника Пера.

Прах -- земле.

Лед -- снегу.

У дверей -- тех самых, в которые я безуспешно бился пару часов назад, я отряхнулся, поправил короткий, кургузый по земным меркам пиджак. Двери послушно открылись. Я вошел в холл и напоролся на испуганный взгляд мальчика, вытянувшегося под никелированным гарпуном. Проснулся все-таки.

-- Радостное утро, малыш, -- сказал я.

-- Радостное утро, Наставник, -- тоненьким голоском ответил он.

Мальчика явно занимала одна-единственная мысль -- видел ли я, что он спал на посту. А скорее -- степень его вины...

-- Когда я был маленьким, -- произнес я ту дурацкую фразу, что вертится на языке у каждого взрослого, говорящего с детьми, -- то порой засыпал на дежурстве. У нас на входе стоял... э... старинный плуг. Штука, которой пахали землю в Крепостную эру. Вот я возле него и засыпал. Думаю, не такая это беда, подремать под утро. Правда?

-- Правда, -- заворожено ответил мальчик.

Я заговорщицки подмигнул ему, и пошел к лестнице. Пусть малыш запомнит, что Наставник простил его прегрешение, а не то, что он выходил гулять под снегопадом.

-- Я действительно не виноват, Наставник? -- жалобно спросил он вслед.

Остановившись, я посмотрел на мальчика. Нет, мир Геометров вовсе не пародия на бесклассовое общество, как мне показалось вначале. Будь тут в ходу деньги -- ничего бы не изменилось.

Это мир воспитания. Обучения. Наставления.

Мир, воплотивший мечту безумного педагога.

Мир, в котором учитель, Наставник стал высшим мерилом справедливости.

Из них можно вылепить все что угодно. Приучить есть человечину или загорать на снегу. Они податливы как пластилин. Идеальное сырье, идеальное пушечное мясо. Пронесем Дружбу через всю Галактику!

Я мог подойти к малышу, обнять его, сказать, что никто в мире не бывает виновен. Ни тот, кто спит на посту, ни тот, кто крадется в ночи, сбежав из концлагеря под названием "Свежий ветер". И даже человек, чье тело коченеет сейчас в сугробе, невиновен. Может быть лишь тот, кто сотни лет назад принял ответственность за мир Геометров, Вонючий Риг или его Наставник -- виновны...

Но это был тупик. Ибо каждый шаг, каждое слово меняет тех, кто рядом. И дороги в ад мостят лишь благими намерениями, а принцип меньшего зла, стоящий на вооружении регрессоров, порой так соблазнителен и манящ. А еще я не мог позволить себе даже каплю любви и нежности. Потому что они стали тут оружием. Безотказным и смертоносным.

-- Я ни капельки на тебя не сержусь, -- сказал я.

И это было тем, что надо. Мальчик улыбнулся, вытягиваясь под древним гарпуном, которым предки Геометров дубасили местных китов. Я пошел наверх.

Интернат просыпался. Я слышал легкий шум за дверями, возню, сонные вопли. Кто-то проснулся, кого-то будили. Нормальный ребячий гомон. Ну неужели этот уютный мирок хуже Земли? Зачуханных детишек, вечно пьяных взрослых, школ, в которых учат _ничему_, профессиях, которые не приносит радости?

Хуже. Если позволю себе усомниться в этом -- я обречен.

Как и мечтал Андрей Хрумов я стал мерой в себе. А эталон свободен от сомнений. Метр или килограмм -- они не зависят от мечтаний продавцов или претензий покупателей.

Не нравится мне мир Геометров!

Значит надо идти дальше. По их следам, сквозь изнанку пространства и небо, лишенное звезд. Пока ночь не вспыхнет миллионом холодных искр.

Пока мир Тени, обративший в бегство Геометров, ни даст мне ответ.

Что служит мерой, когда отказал разум и предало сердце?

-- Радостное утро, Пер!

Я приветливо улыбнулся молоденькой девушке, выходящей из своей комнаты. Она была Наставницей, но на меня смотрела с уважением и неловкой жалостью. Как же. Ведь Пер оплошал. А она подобных ошибок совершать не намерена. Еще недавно мозги промывали ей, теперь славная эстафета принята.

-- Радостное утро... э...

-- Лори. Наставница Лори.

Коротенькая юбка. Кусок материи, обмотанный вокруг груди -- они называют это женской лентой. Черная коса. На Земле ей поглядывали бы вслед, но скорее из-за симпатичности, а не из-за странностей в одежде. На мой взгляд -- слишком плотненькая, но о вкусах не спорят.

Знакомился с ней Пер вчера, или, все же, не успел?

-- Я хотела вас позвать на завтрак, -- сказала девушка. -- Вы проголодались?

-- Немножко.

Куалькуа в моем теле, наверняка, был другого мнения. А может быть, и нет. В конце-концов, Ник Ример был куда массивнее Наставника Пера. Куда-то же должна была деться лишняя плоть?

-- Идемте ко мне?

В ее поведении не было ни капли эротики. Ни потому, что Наставник Пер слишком стар. Просто -- не принято. Не нужно.

Отвлекает от Дружбы.

Комната Лори была поуютнее моей. Тоже ребячьи фотографии на стенах, но их куда меньше, и двух десятков не наберется. И множество разноцветных вязанных ковриков -- раскиданных на полу, развешанных по стенам, прикрывающих кровать.

-- Очень красиво! -- честно сказал я. Лори расцвела:

-- Правда, Пер? У меня слабые способности, но я стараюсь...

Присев за стол я молча наблюдал, как девушка готовит завтрак. Две чашечки, наполненные из пластикового кувшинчика горячим кофе. Горстка крошечных лепешечек, посыпанных мелко нарубленной зеленой травой. Кусочки мяса в двух фарфоровых плошках. Мясо у них искусственное, как я успел понять. То ли выращено в чанах, то ли синтезировано. Геометры не убивают животных ради пропитания.

-- Мы очень переживали за вас, Наставник Пер, -- сказала Лори. – Мы все понимаем ваше горе.

Я кивнул, набрасываясь на еду. Не знаю, как Куалькуа, а я -- и впрямь проголодался.

-- Скажите... если это не очень тяжело для вас... подопечный Ник Ример неизлечим?

-- Абсолютно, -- поглощая лепешки с мясом отозвался я. -- Никакой надежды.

-- Простите, Пер...

-- Ничего, ничего, -- излишне бодро сказал я. -- Всякое бывает.

Зря, наверное, я веду себя так цинично. Лори посмотрела на меня с легким испугом. Но меня уже понесло.

-- Он всегда был сложным подопечным, -- зло сказал я. -- Стишки писал, не имея к тому ни малейших способностей. Лазил из окна, вместо того, чтобы готовиться к новому счастливому дню. Спорил со мной, мог разреветься или замолчать, вместо того, чтобы признать ошибки. Сложнейший мальчик! И когда он потерял память, а с ней все вложенные мной навыки -- печальный итог был закономерен!

Ну?

Девчонка, у тебя ведь умные глаза! Ты плетешь коврики, хоть это и не твое призвание. Скажи старому Наставнику, что он не прав! Или, хотя бы, промолчи!

-- Не переживайте, Пер, -- она коснулась моей руки. -- Никто не в силах справиться с подобной ситуацией.

Они непробиваемы.

-- Вы возьмете новую группу, -- ласково сказала Лори. -- И вырастите новых подопечных, которые искупят вину Римера.

-- Так и поступлю, -- согласился я, с натугой проглатывая последние куски мяса.

Бежать. Надо бежать отсюда. Пока не оттаял сугроб под окнами, пока Гибкие Друзья не сознаются, что Ник Ример ушел живым, проявив сверхчеловеческие способности. Если есть хоть малейшая возможность -- я должен пройти по пути Геометров в обратную сторону. Вернуться в ядро галактики, куда не дотягивались даже Сильные. Найти Тень.

Вдруг мне повезет, и это станет спасением?

-- Еще лепешечек? -- спросила Лори. Меня слегка передернуло от ее ласкового голоса. Поваром бы тебе быть, девочка. А еще лучше – замуж выйти, нарожать детей, и воспитывать их самостоятельно, балуя пирожками и сдобными булочками.

-- Нет, спасибо.

Я поднялся, посмотрел в окно. Мело безжалостно. Вился снег, колотя в стекло. Слабый солнечный свет теплился за тучами, но толку от него не было.

-- Кто-то заказал непогоду... -- задумчиво сказала Лори.

-- Это я. Вот... решил для урока. Для урока плохой погоды.

-- Да, интересное решение, -- согласилась Лори. -- Вы уже выбрали себе подопечных?

-- Нет.

-- Возьмите третью младшую группу, Наставник Пер!

-- Хорошо, -- согласился я. Не все ли равно, кто будет за мной числиться? Задерживаться я не собираюсь.

-- Самые тяжелые мальчишки... -- с воодушевлением сказала Лори. – Вы сразу забудетесь в работе, Пер! Это очень интересная группа, но у нас никто с ней не справляется. С вашим опытом у нас никого нет...

Я беззвучно засмеялся, не поворачиваясь к Лори лицом. Спасибо за доверие. Наставник Пер, пожалуй, оценил бы твой совет. Разумеется, продержаться хоть сколько-нибудь долго я не сумею. Куалькуа может идеально имитировать внешность, но вот я никак не способен вести себя подобно Перу.

Надо тянуть время. Пару часов -- пока Наставники разойдутся для занятий со своими подопечными. Потом я воспользуюсь кабиной и уйду. Космодромы Геометров практически не охраняются. Достаточно будет отловить любого пилота, оглушить и дать симбионту возможность взять пробу тканей. Потом я сменю облик и пройду к кораблю. А дальше и загадывать не стоит.

Я предпочел бы отсидеться в комнате Пера. Мне казалось, что этикет это не нарушит, а замкнутость только что прибывшего Наставника покажется всем простительной. Ведь он столько пережил со своим безумным подопечным...

Но ко мне пришли. Хлебосольная девушка Лори и незнакомый молодой человек. С тем же жалостливым почтением во взгляде. Наверное, в этом интернате весь персонал молодой.

-- Мы проводим вас к третьей группе, Наставник Пер? -- предложила Лори. -- Они уже ждут.

Парень здороваться не спешил. Видимо, мы были знакомы. Поэтому я с готовностью закивал, обходя любые разговоры.

Группа, с которой так и не суждено было поработать Наставнику Перу, обитала на двенадцатом этаже башни. Я послушно шел за Лори и незнакомцем.

-- Если хотите, Наставник, мы будем присутствовать...

-- Нет, не стоит, -- возразил я. -- У вас свое дело.

Вот только наблюдателей мне не хватало.

-- Они здесь, -- впервые заговорил парень. -- Сложная группа, Наставник Пер. Очень высокий уровень критичности. Их приходится убеждать буквально во всем.

-- Справлюсь, -- пообещал я. -- Не беспокойтесь.

Под их внимательными взглядами я вошел в комнату третьей группы. Чувствовали молодые коллеги Наставника Пера что-то неладное. Значит, тянуть не стоит.

...Во внутренних интерьерах Геометры позволяли воспитанникам проявлять фантазию. Наверное, со временем это стремление проходит само собой. Не потому, что они не стремятся к красоте или к индивидуальности, просто дом для них, я уже успел убедиться, лишь место для сна и защиты от непогоды. Их общество - потрясающий пример цивилизации экстравертов. Мир, нацеленный на экспансию. И при этом вполне счастливый мир. А эти ребятишки просто не успели обрести достойную цель для приложения своих силенок. У них не было лабораторий или мастерских, только единственная комната, которую они считали домом. Скорее, даже, крепостью... наивно не зная, что Наставник способен заглянуть в нее в любое время дня и ночи.

Четверо ребятишек в аккуратной, лишенной швов одежде Геометров -- шортики и рубашки салатного цвета, выглядели тут немножко неуместно. Было им по земным меркам лет одиннадцать-двенадцать. Сидели они прямо на полу, лицом к двери. Явно ждали моего появления.

-- Привет, -- сказал я. -- А одежду Крепостной эры соорудить не получилось?

-- Здравствуйте, Наставник, -- серьезно ответил один из мальчиков. Рыжий, как сгинувший в ядре друг Римера Инка. Щупленький. С настороженным взглядом.

Впрочем, у всей четверки глаза осторожные. Не напуганные, конечно, с чего бы дети Геометров боялись Наставников? Просто осторожные, сомневающиеся, оценивающие.

-- У нас есть одежда того времени, - продолжил мальчик. -- Только ее рекомендовано надевать в свободное время. А сейчас занятия.

Понятно. Не лезь в наши игры, уважаемый Наставник. Оставь нам нашу свободу.

Присев рядом с мальчишками на пол - черт возьми, каким неловким оказалось тело Пера, я спросил:

-- Как вас зовут-то, ребята?

-- Разве вы не знаете, Наставник? - непритворно удивился рыжий мальчик. Другой, светловолосый, кудрявый, с мордочкой заспанного ангелочка, меланхолично и с удовольствием добавил:

-- На нашу группу файлов собрано... видимо-невидимо...

-- Я не смотрел ваши файлы, -- сказал я. -- Это немножко нечестно, верно? У вас-то на меня данных нет.

Ребята молчали. Похоже, они перевидали многих Наставников. И всякие методы налаживания теплых, дружеских отношений...

Я вздохнул. Нет у меня десяти лет, чтобы помочь вам ребята. К сожалению. И нет даже десяти дней, чтобы подружиться. К счастью.

-- А почему именно Крепостная эра, ребята? -- я обвел взглядом комнату. -- Почему не Костяная, или Морская? Неужели менее интересно?

-- Это переломный этап в развитии нашей цивилизации, Наставник, -- сообщил рыжий мальчик. -- Перепутье.

-- Точка выбора судьбы, -- подтвердил кудрявый. -- Наш мир мог стать совсем другим, если бы не события тех времен. Вы не согласны?

Как жаль, что у меня нет нескольких лет в запасе...

-- Согласен, -- признался я. Встал -- старческое тело недовольно хрустнуло суставами. -- Вы не против, если я открою окно, ребята?

Против они не были. Впрочем, и помочь мне не спешили. И знакомиться тоже. А двое ведь даже не снизошли до беседы... отчаянные маленькие бунтари.

Я отдернул штору. Стекло, как я и ожидал, было прозрачным. До применения техники четверка не опускалась. Разве что несколько электронных книжек валялось на кроватях.

За окном была сплошная мутная круговерть. Служба погоды выполнила последний приказ Наставника Пера. Едва-едва проглядывало светлое пятно солнца. Не буду я больше называть Матушкой чужую звезду.

-- А сейчас мир не может измениться? -- спросил я. -- Точка выбора судьбы, что это? Обведенный кружочком день на календаре? Совсем-совсем случайная пандемия чумы? Решение Мирового Совета?

Мальчишки за моей спиной молчали. Потом рыжий, я узнал его голос, сказал:

-- Нет, Наставник. Точка выбора судьбы -- это день, когда мир что-то теряет.

-- Но ведь что-то и приобретает?

-- Приобретает он только один путь. А теряет - тысячи. Как шар, помещенный на вершину холма. Шар там долго не устоит, он покатится. Его надо только чуть-чуть подтолкнуть. Зато когда он начал катиться вниз, его так просто не повернешь.

Кто-то фыркнул и шепотом сказал:

-- Опять ты с детскими сравнениями... ой!

Я переждал, пока стихнет возня, потом сказал:

-- Правильно. Вот только у жизни нет подъемов и спусков, одинаковых для всех. Кто-то стоит внизу, видит, что мир несется на него, и ничего не может поделать. Кто-то смотрит сверху, и считает, что шар катится по единственно правильному пути. А кто-то...

Я сделал паузу, и, конечно же, один из мальчишек не выдержал.

-- Стоит там, где катится шар?

-- Правильно, -- я повернулся, посмотрел на него. Это был ничем не примечательный паренек, смуглый, темноволосый, немного раскосый, на Земле его приняли бы за азиата. -- Верно. Кто-то стоит на пути, которым несется мир. И видит, что на самом деле мир неподвижен. Что он застыл, и готов рухнуть. И тогда этот человек может протянуть руку, и толкнуть в нужную сторону. Если решится, конечно. Ведь правильных направлений не бывает.

-- А как оказаться в этой точке? -- неожиданно спросил кудрявый мальчишка.

Я пожал плечами:

-- Можно особо и не стараться. Мир сам тебя... достанет. Главное понять, что сейчас твоя очередь протянуть руку и подтолкнуть его...

Ребята, а ведь у вас должен быть сейчас урок!

-- Я думаю, он уже идет, Наставник Пер, - сказал рыжий мальчик. -- Меня зовут Тиль, Наставник.

Нет, на самом деле его имя прозвучало немножко по-другому. Но в нем и впрямь было что-то от Тиля. Я улыбнулся, с трудом заставляя лицо Наставника Пера повиноваться. У него была не та улыбка, к которой я привык. С телом Ника таких сложностей не возникало.

-- Меня зовут Грик... -- это кудрявый.

-- Меня зовут Лаки... -- это "азиат".

-- Я - Фаль... - произнес молчавший до сих пор мальчишка.

У них даже глаза у всех изменились. Перестали быть осторожными. Стали... как у бездомных щенков, подходящих к чужим ногам на остановке. Уверенных, по малолетству, что пинка не последует, но уже сообразивших, что и прижаться ни к каждой ноге позволят.

Обломают вас, ребятишки. Со всеми вашими сомнениями, исканиями и высоким уровнем критичности. Никуда вы не денетесь, когда за дело возьмется Наставник уровня Пера. Может быть, даже, заложенный в вас потенциал, способность выбиваться из ряда, ставить вопросы и находить ответы -- не пропадет. И будете вы когда-нибудь сидеть за уютными столиками Мирового Совета, и в уютной, почти домашней обстановке, решать, куда покатится ваш мир...

От двери послышался приглушенный, раскатистый гул. Словно ударили в колокол. Мальчишки переглянулись.

-- Кто-то пришел, Наставник Пер, - сообщил Грик. -- Чужие у ворот!

-- Это за мной, -- без тени сомнения сказал я. -- Открой, пожалуйста, ворота.

Спасибо, что пускаете в свою игру, ребята. Но игры кончились.

Грик, смешно пробежавшись по "соломе" на четвереньках, вскочил, шлепнул по двери ладошкой. Наверняка их дверь не запиралась как следует, и любой Наставник мог войти без спроса. Но пока иллюзию защищенности ребятам не ломали.

За дверью стояла Катти.

Я даже не удивился. В душе я готов был увидеть за ее спиной Тага и Гана с медицинскими парализаторами в руках. А то и еще целый отряд. И услышать: "Игры окончены, регрессор Тени!"

-- Привет, ребята... Здравствуйте, Наставник Пер.

Опустив руку на плечо мальчика она смотрела на меня. На подлого шпиона, влезшего вначале в тело ее любимого, а потом и в шкуру Наставника. Смотрела грустно и преданно.

-- Здравствуй, Катти, -- сказал я.

-- Наставник, простите, что прервала ваш урок. Но мне надо, очень надо с вами поговорить. Я... подожду...

-- Я поговорю с тобой сейчас, -- сказал я. Посмотрел на Грика, нежащегося под ее рукой и строящего рожи приятелям, на остальных мальчишек. -- Пока, ребята. Вы мне очень понравились.

-- Вы скоро вернетесь, Наставник Пер? -- тонким голосом спросил Тиль, когда я пошел к двери... к воротам их маленькой, осажденной и обреченной крепости.

-- Не знаю, - ответил я той ложью, которая была ближе всего к правде.

В коридоре Катти взяла меня за руку. Не сговариваясь мы начали спускаться по лестнице, и где-то на пятом этаже Катти, неловко улыбаясь, сказала:

-- Они уже в вас влюблены, Наставник. Для самой трудной группы – это поразительно.

-- Они тут самые нормальные, -- сказал я.

-- И тоже в восторге от Крепостной эры... как группа Никки...

Ее голос дрогнул.

-- Что случилось, девочка?

Катти неожиданно всхлипнула, и вцепилась в меня изо всех сил.

-- Наставник Пер... пожалуйста, простите Никки, Наставник!

Мы шли по парку, заботливо выращенному под стеклянным небом, а Катти, еще всхлипывая, говорила:

-- Я понимаю... понимаю, Наставник... Это чудовищно выглядело. Но ведь он болен.

-- Ник бежал из санатория, -- сказал я. -- Ты знаешь?

Она молча кивнула.

-- Я не сержусь на него, -- сказал я, вздрагивая от той чудовищной фальши, что скрывалась сейчас в моих словах. Но не было сил для правды!

Впрочем, Наставник Пер сказал бы то же самое.

-- Это все память, -- сказала Катти убежденно. -- Когда мы лишаемся памяти, остается только суть. Душа. Вы же знаете, он был очень импульсивный. Очень несдержанный. Реагировал на все сердцем. Вы помогли ему преодолеть себя, Пер. Стать нормальным человеком. Но это ведь все равно прорывалось! Когда исчезло воспитание, исчезло привитое обществом -- Ник оказался... с обнаженным сердцем. Против нас, умных и все понимающих... Я приехала сюда, я поняла, что не могу... что должна поговорить с вами. Вы обязаны понять Никки, Наставник.

-- Что я могу сделать, Катти? -- спросил я, прячась под личиной Пера. -- Он покинул санаторий. Он напал на Гибких. Теперь его судьба никому не ведома.

Мы остановились недалеко от транспортной кабины. Тихо было в этом маленьком парке полярного интерната. Кажется, даже в кустах никто не прятался, выслеживая стрекотунчиков или подстерегая случайных посетителей.

-- Принимая решение надо было учесть состояние Никки, -- твердо сказала Катти. -- Вы обязаны были это сделать. Настоять на ином наказании. Или... или скрыть случившееся.

-- Ты меня обвиняешь? -- растерянно спросил я.

Или -- уже не я? Наставник Пер, обжившийся во мне? Наставник Пер, готовый бить Геометров их же оружием, воспитывать пятую колонну в снежных пустынях, лгать и поучать - ради благих целей?

-- Да, -- спокойно ответила Катти. -- Обвиняю, Наставник. И могу это повторить в Мировом Совете.

Нет, этот мир совсем не безнадежен. Он даже не статичен. Он несется под уклон, но я стою сейчас на пути. И взлет его, и падение - для меня лишь равнина. Только - протянуть руку и толкнуть.

Какое сладкое искушение -- на миг поверить в себя!

-- У Никки были стихи, -- тихо сказала Катти. -- Давным-давно он читал их мне. Знаете, он словно чувствовал, что с ним случится... такая беда...

Я молчал, я не перебивал ее. Она пришла сюда ни обвинять Наставника Пера, ни просить его походатайствовать за затерявшегося в снегах и почти наверняка мертвого Никки Римера. Ей нужен был кто-то, с кем можно поговорить о Никки. А Таг и Ган ее не устраивали. Может быть тем, что сумели заломить мне руки за спину?

_-- "Все воспоминанья мои скатаны в большой золотой шар

шар покатился по коридору..."_ -- задумчиво произнесла Катти.

И я, спрятанный в теле Наставника Пера, вздрогнул, вспоминая стихи Ника.

Странные стихи о человеке, который всего-то хотел -- войти в дверь, не зная, что за ней поджидает чужая память.

_-- "Но шар ему в голову вбил воспоминанья что были моими

и он назвался моей фамилией вместо своей войдя в дверь

и теперь

я хоть недолго могу быть спокоен"_

Ник-Ник-Никки... мальчик чужой, далекой Земли, такой похожей Земли... Нам суждено было встретиться -- пусть ты был уже мертв в миг нашей встречи. И все-таки ты во мне, и ты еще немного жив. В отличии от Наставника Пера, после которого не останется ничего. Ты будешь жив, пока живу я. И, может быть, впервые в жизни будешь спокоен. Хоть недолго.

А Катти читала стихи дальше, легко, не напрягаясь, она помнила их наизусть, и я сжался, ибо знал, что она скажет дальше:

_-- "Мои воспоминания стали его

я же не помню сейчас ничего

а он побежал поплакать на могилку дедушки моего

присяжного укротителя диких зверей

который был может не лучшим но и не худшим из людей..."_

-- Он был хороший поэт, -- сказал я. -- Он был настоящий поэт, Катти.

-- Я могу продолжить, -- сказала Катти.

_-- "А память,

из чего она состоит

как она выглядит

и какой потом обретает вид

эта память..."_

-- Я не знала, что Никки читал вам эти стихи, Наставник Пер, -- задумчиво и словно бы даже с неловкостью сказала Катти. -- Он ведь написал их три месяца назад. Наставник, неужели вы знали, что Ник продолжал писать стихи? Наставник?

Я молчал. Мне нечего было сказать.

-- Наставник Пер, вы очень хорошо их читали, -- Катти не отрывала от меня взгляда, все более и более недоумевающего. -- Почти как Никки. Как Никки.

Вот ты и попался, Петя Хрумов.

Есть такая штука, под названием душа, и ее подделать куда сложнее, чем форму лица или генотип.

-- Воды... -- попросил я, оседая на землю. -- Катти, принеси воды. Мне... мне плохо. Воды!

Секунду растерянность и неясное подозрение боролись в ней с готовностью прийти на помощь. Потом Катти бросилась бежать к туннелю, ведущему в здание интерната.

А я, вскочив со всей прытью старческого тела, метнулся к транспортной кабине.

Все. Кончилась передышка. Началось бегство.

И все равно, Ник Ример, спасибо тебе за стихи!

Я ударил кулаком в ртутную жижу терминала. Миг, пока управляющие системы Геометров, эти куцые электронные мозги, входили в контакт с моим разумом, был долог и томителен. Я попался. Я раскрылся. И потерял шанс передохнуть, отсидеться день-другой в теплом нутре интерната...

_Пункт назначения?_

-- Наставник!

Я обернулся, встретившись взглядом с Катти. Она вернулась. Замерла как вкопанная на краю полянки, глядя на Пера, только что хватавшегося за сердце, а теперь -- собирающегося улизнуть.

Слишком мало во мне от Наставника Пера! Только плоть.

Его душа была мне чужой.

И Катти почувствовала неладное.

_Уточните пункт назначения!_

Куда бежать? Где меня не догадаются искать в первую очередь? Где можно укрыться, спасая свою бесценную жизнь, свое трижды сменившееся тело...

_Кабина?_

Я даже не успел обрадоваться. Управляющая система прочла мои мысли и сочла их приказом. Здорово.

-- Первая! -- крикнул я.

_Входите._

-- Наставник! -- закричала Катти, когда я нырнул в открывшуюся дверь. -- Наставник?

Она бросилась к кабине, и я увидел ее лицо сквозь мутное стекло, почувствовал напряженный и уже понимающий взгляд. Потом снизу ударил голубой свет.

Бег.

Все что мне осталось. Скрываться, прятаться, ускользать. Один человек -- слишком мало, чтобы изменить мир.

_Место прощания. Освободите кабину._

Я постоял секунду, прежде чем выйти. Сквозь стекло пробивался свет -- неровный, мерцающий, багровый.

В какую преисподнюю привела меня транспортная кабина?

Шагнув в открывшуюся дверь я замер.

Темно. Здесь ночь -- и, почему-то, кажется, что она здесь всегда. Жарко. И этот жар -- такой же вечный, как и тьма. Воздух тяжелый и душный, наполненный запахом пепла.

Тянул со спины слабый ветерок, но и он был горяч и вязок.

Кабина стояла на краю огромной каменной чаши. Вначале мне показалось, что это жерло вулкана -- снизу, с полукилометровой глубины, шло темно-красное, лавовое свечение. Но черный камень был вылизан до зеркального блеска, до той правильности, к которой никогда не снисходит природа, но которая так нравится Геометрам.

Узкий уступ, шедший по краю чаши, был буквально утыкан транспортными кабинками. Каждые сто шагов... каждые пятьдесят метров -- цилиндр темного стекла, едва угадываемый по сиреневым отблескам. Но очень, очень редко и далеко друг от друга, стояли на каменном бортике люди.

Расплывчатые силуэты -- тени красного огня, бушующего далеко внизу.

Как зачарованный я подошел к краю чаши. Никаких ограждений. Никаких световых указателей, силовых полей, бортиков -- отделяющих каменный уступ от обрыва. Потрясающе. Геометры очень любят жизнь. Что может заставить их соорудить _такое_?

Чаша черного камня, с колеблющимся на дне озером темно-красного пламени, дрожащий воздух -- отсюда исходит в темное, даже звезд лишенное, небо, столб горячего воздуха.

Тишина -- живая, высасывающая звуки, не просто отсутствие звука, а Тишина с большой буквы.

Я ударил ногой по камню -- звук утонул в тишине, жалкий и беспомощный.

Я обернулся -- кроме искристого контура кабины ничего не было за спиной.

Словно эта чаша, зачерпнувшая темного огня, стоит вне времени и пространства. Вне мира Геометров. В вечной ночи.

Для чего он создан, этот темный алтарь, в рациональном и правильном мире Родины?

-- Прощание... -- шепнула ночь. Голос ниоткуда, именно голос, а не телепатический сигнал.

Обернувшись к чаше -- вовремя! -- я увидел, как на мгновение возникла над каменным кратером, над красным пламенем, крошечная темная песчинка.

Что-то слишком далекое, чтобы увидеть очертания человеческого тела...

-- Гарс Эньен, оператор киберсистем, прощание...

Песчинка падала вниз, расцветая венчиком белого дыма. Огненного озера плоть не коснулась. Растворилась на полпути, ушла вверх, в жаркое темное небо.

-- Прощание... Рини Сакко, воспитанница, прощание...

Еще одно тело несется вниз, превращаясь в дым, возносясь к небесам Геометров.

-- Прощание... Данге Крин, оператор кварковых реакторов, прощание...

Я стоял над чашей крематория. Самого огромного и странного, который только можно себе представить.

Наверное, таких погребальных вулканов много. Даже в таком уютном и безопасном мире люди должны умирать чаще.

Но с меня хватит и этой сцены. До конца дней моих. Тьма, подсвеченная лишь рукотворной гееной на дне кратера, сиреневые искры кабин, редкие силуэты людей и разрезающий тишину равнодушный голос.

-- Прощание... Хати Ленс, ребенок, прощание...

Чтобы понять жизнь чужих, надо взглянуть на их смерть.

Может это и правильно, что плоть превращается в пепел и уносится в небо, чтобы осесть на землю, прорасти травой и деревьями? Только, все равно, нужно что-то еще, кроме стерильных огненных печей и балкончика для скорбящих друзей. Хотя бы грубый цементный обелиск у воронки в глухой сибирской тайге.

Временный обелиск, так и не сменившийся гранитной стелой. И все же он стоит, там, в ином мире, на моей Родине. И к нему можно прийти, уткнуться в шершавый крошащийся край лбом и прошептать "Я пришел..."

Даже не зная, что говоришь сам с собой...

-- Прощание...

-- Пер?

Я обернулся, ловя себя на том, что все дальше и дальше склоняюсь над краем чаши. Еще миг, другой -- и я стал бы частью мира Геометров. Просто, незатейливо и надежно.

Голос Катти остановил меня вовремя.

-- Кто ты?

Она стояла у кабины, одной рукой опираясь о стеклянную стену за спиной. Наверное, ей было страшно.

Хотя бы от собственных догадок.

-- Катти, я хочу побыть один, -- сказал я голосом Наставника Пера.

-- Кто ты?

Я молчал.

Что я мог сказать? "Я человек с планеты Земля. Я пилот компании "Трансаэро". Я тот, кто влез в тело Никки. Тот, кто убил Наставника Пера."

-- Никки? -- прошептала она. -- Никки, это ты? Я ведь знаю! Никки, что с Наставником? Что с тобой, Никки? Никки!

Сломалось что-то во мне от взгляда этой измученной, уродливо стриженной под ежик девчонки, крошечного живого колесика мира Геометров. Чужой для меня, но родной для Никки Римера девочки.

Мое лицо расплавилось, потекло.

-- Прощание...

Вы не умеете жить, Геометры. В своем благоустроенном мирке, со сведенными к минимуму потребностями и обрезанными эмоциями, со стремлением осчастливить весь мир -- вы давным-давно мертвы. И хотя Наставники еще долго могут гальванизировать труп -- в нем не осталось жизни.

Когда смерть превращается в спектакль -- что-то неладно.

-- Я Петр Хрумов, -- сказал я, делая шаг к Катти. Лицо пылало, как от ожога, теперь это было лицо Никки Римера, и на мгновение в глазах Катти вспыхнула радость, смешанная с ужасом. Но я менялся вновь, меня выворачивало, мышцы разбухали, тело раздавалось в плечах, скулы разводило шире, а глаза меняли цвет...

-- Прощание...

-- Я чужой, -- сказал я. -- Я не Никки. Прости. Откуда мне было знать, что его кто-то любит? Никки мертв.

Она замотала головой, отступая.

-- Никки мертв, -- повторил я. -- Почти. Лишь во мне осталось что-то его... извини...

Это было все равно, как надевать старую, уютную и привычную одежду. Мое тело, тело Петра Хрумова, вернулось ко мне легко, без той чудовищной боли, что принес облик Никки или Пера. Наверное, где-то внутри я оставался самим собой. До конца.

Глаза Катти расширились. Она смотрела на меня, на чужака, сменившего подряд, за какую-то минуту, два знакомых ей тела. Одежда Наставника Пера трескалась на моих плечах. Наверное, я казался чудовищем.

Или давно уже им был?

Куалькуа, послушно менявший мою плоть, молчал. Может быть, полностью подчинившись. Или мы уже так слились, что нам нет нужды разговаривать?

-- Тень... -- прошептала Катти.

Наверное, у них нет большего страха и большего проклятия.

В голосе девушки было брезгливое отвращение и ужас.

-- Я ухожу. Не надо следовать за мной.

Не знаю, на что я надеялся. На вбитое в подсознание послушание? На то, что только что был в облике Наставника Пера?

На тот краткий миг, когда я казался для Катти Никки Римером?

Она ударила меня. Попыталась ударить, точнее... Я отбил ее движение с легкостью, подаренной Куалькуа. Перехватил руку, оттянул вверх, освобождая себе пространство для удара. Так несложно было нанести ответный удар -- который надолго лишил бы ее сил преследовать меня.

Я коснулся ладонью ее щеки. Легкой и осторожной лаской -- она любила другого. И то, что он был мертв, а прах его никогда не вернется в небо Родины, значения не имело.

Девушка замерла.

-- Я не хотел, -- сказал я. -- Прости.

Она не сделала больше попытки меня остановить. Я коснулся терминала, не отводя от Катти взгляда.

_Пункт назначения?_

_ Ближайший космодром Дальней Разведки._

_ Пункт назначения?_

В чем-то я ошибаюсь. Может быть, космодромы не имеют собственных транспортных кабин?

_Кабина, расположенная наиболее близко к главному космодрому Дальней Разведки..._

Пауза опять оказалась слишком долгой. Но все-таки двери открылись. Я вошел, глянул на Катти -- она зачарованно смотрела мне вслед. Извини, девочка...

-- Никки! -- закричала она, громко и яростно. Двери сошлись, отсекая крик, но она еще кричала, колотя кулачками в темное стекло.

Она меня не простит.

Наверное, транспортные кабины хранят память о точке последнего перемещения, как иначе Катти смогла бы меня настигнуть? Но теперь она не бросится вдогонку. Ее безумное подозрение превратилось в явь, и настала пора поднимать тревогу. Звать на помощь.

Почему я не остановил ее? Это было так легко -- погрузить девушку в сон, парализовать, оглушить...

Голубой свет вспыхнул под ногами, и я мимолетно подумал, что в призрачном свете гиперперехода выгляжу самым настоящим чудовищам. Клочья одежды, сползающие с тела, кожа, покрывшаяся красными пятнами...

Потом сквозь темное стекло ударило солнце.

Я долго стоял, не решаясь выйти в открытую дверь. Так опустившийся, грязный бродяга замирает на пороге чужого дома, остановленный чистотой и свободой. Не принадлежащей ему чистотой.

И все-таки надо было идти. Я вышел из кабины, спустился по каменным ступеням невысокого постамента, на котором стоял стеклянный цилиндр. Хрупкий памятник на пустынном берегу.

Последний памятник свободе...

Шумел океан. Вечный и одинаковый, что в мире Геометров, что на Земле. Везде и всегда океан был свободным. В него могли лить отраву, в нем могли чертить границы. На берегу могли строить космодромы, с которых уходят в небо корабли, несущие Дружбу.

А океан жил.

Океан не помнил обид.

Подобно небу он верил в свободу, подобно небу -- не терпел преград. Я стоял на мокром песке, волны лизали ноги, и так легко было поверить, что чужая звезда в небе -- мое Солнце, а соленая вода -- древняя колыбель человечества.

Вот только линия берега -- слишком ровная. Прямая как горизонт, и такая же фальшивая. Если пойти вдоль берега, то ничего не изменится -- по правую руку потянутся низкие, словно подстриженные, рощицы, по левую -- будет шипеть прибой. Лишь песок под ногами изменит цвет, из желтого станет белым, из белого -- розовым, из розового -- черным, и -- обратно.

Полоска пляжа неощутимо для глаз повернет вправо, ее покроет снег, потом снова потянется песок, и когда-нибудь, очень нескоро, я вернусь к этой же точке, где волны все так же будут ласкать берег...

Один человек -- уже слишком много, чтобы изменить мир.

Я сделал шаг, и вода с шипением заполнила мои следы.

Мир -- уже слишком мал, чтобы оставить его в покое.

Хочу я того, или нет, но во мне навсегда останется душа Ника. Часть этого мира. Он будет жить. Или я буду жить -- за него. Только морю и небу знаком покой.

Я поднял правую руку, посмотрел на нее -- и пальцы стали удлиняться. Я лепил их взглядом, превращая человеческую плоть в острые изогнутые когти.

Впрочем, есть ли у меня еще право называть себя человеком?

Где-то далеко-далеко Ник Ример, которого не было среди живых, шепнул:

_-- "А память,

из чего она состоит

как она выглядит

и какой потом обретает вид

эта память..."_

Откуда я знаю ответ, Ник?

Один человек -- уже слишком много, чтобы изменить мир.

Но я не один.

Я больше никогда не буду один.

И, значит, что-то смогу.

Конец первой книги.

В тексте использованы стихи Жака Превера.