Сергей Черняховский

 

Выход из кризиса - технократизация страны плюс диктатура пролетариата

 

Судя по последним данным ВЦИОМа, минувший кризисный год, как минимум, в одном оказал на Россию положительное воздействие. Или если не на Россию, то на тенденции в ее общественном сознании: среди национальных угроз для страны оно теперь на первое место ставит слабую промышленность и сельское хозяйство, сырьевой характер экономики. Среди ответов на открытый вопрос этот пункт набрал наиболее количество ответов – 11%. В прошлом году он набирал в три раза меньше – 4%. Тогда на первое место выходила угроза со стороны США и НАТО, Третья Мировая война.

Сегодня ощущение последней угрозы тоже не пропало – но оно отодвинуто на третье место. На втором месте с 9 % оказалась такая угроза, как алкоголизм, наркомания и общая деградация населения (год назад было 3 %).

Одновременно подросли опасения еще по нескольким угрозам:

Теракты, терроризм (в том числе международный, Аль-Каида и др.- с 5 до 6 %,

Бедность населения, обнищание,  низкий уровень жизни (маленькие зарплаты, пенсии, нищета, голод) – с 4 до 6 %,

Коррупция,  взяточничество, воровство, бюрократизм – с 3 до 6 %,

Безработица – с 2 тоже до 6 %.

Одновременно заметно и синхронно выросли опасения: Угроза войны с юга, востока (Китай) - с 1 до 5 %, горячие точки (Чечня, Дагестан и др.), локальные войны в России – с 1 до 4 %.

Причем, если в прошлом году затруднялись с ответом на вопрос о возможных угрозах 49%, сегодня их стало 39%.

То есть сознание стало более тревожным, что, в общем-то неудивительно: Россия впервые за многие годы подверглась внешней агрессии в августе 2008 года. Россия вновь вспомнила о том, что она уязвима перед кризисом. Россия убедилась, что кажущееся благополучие последних лет (кстати, так и не вышедшее на уровень благополучия брежневского времени, хотя цены на нефть в этот раз были значительно выше, чем тридцать лет назад) – не только относительно, но и ненадежно. Так что тревожность здесь не удивительна и естественна.

Но все-таки, центральное и важное изменение – если оно окажется устойчивым – это признание опасности слабой промышленности и сырьевой экономики.

Если бы Россия имела свою развитую промышленность и хотя бы относительно полноценное сельское хозяйство (благодаря реформистской борьбе с «неэффективным хозяйствованием» в виде колхозов производство мяса и молока упало в России по сравнению с РСФСР 1990-ого года примерно в два раза) – любые американские и европейские кризисы докатывались бы до страны едва ощутимыми толчками.

Промышленность, отечественное производство – единственная гарантия от разрушительного эффекта мировых кризисов. И главная гарантия от внешней военной угрозы, исходящей от ведущих стран мира. Разумеется, если иметь виду современное производство – то есть производство, основанное на постиндустриальных технология. А стало быть – на современной и динамично развивающейся науке.

Власть отчасти это понимает – настолько, насколько понимает, что гарантировать ее положение, ее накопленные и награбленные капиталы, ее позиции на международной арене может лишь сильная современная армия. Но одновременно она не хочет тратить деньги даже не то чтобы на саму армию – она не хочет тратить деньги на все то (науку, промышленность), без чего сильной армии быть не может. То есть, она готова тратить деньги на то, чтобы хватило на сегодня – но не на перспективу.

Если она не тратит деньги на науку и промышленность просто потому, что ей жалко этих денег, которые тогда не попадут в карманы крупнейших собственников страны, (но, в общем, сознает, что само по себе это было бы неплохо – только если бы платил кто-то другой), - то оппозиция в основном просто предельно далека от проблем производства. Об этом еще как-то говорят коммунисты – отчасти по привычке, отчасти чтобы уязвить власть. Только на то, что они говорят, давно уже никто в обществе внимания не обращает – потому что у них добрые 15-20 лет никогда за словами не следуют дела. Но об этом, именно по собственным концептуальным основаниям, не говорят и не могут говорить ни оппозиционные «либералы», ни оппозиционные «национал-патриоты». Как и не говорят и не могут говорить властные консерваторы.

Все они находятся во власти тех или иных собственных мифов, которые помогают им жить. Поскольку отгораживают от них реалии и потребности окружающей действительности.

Коммунисты не могут всерьез говорить о развитии производства, потому что для них (как это ни противоречит их исходной доктрине) – главное не производительные силы, а производственные отношения. Им кажется, что если они придут к власти, повесят на Кремле Красное Знамя, да еще национализируют производство – то жизнь тут же наладится. Во внешней политике потому – что все армии и страны мира испугаются лишь одного цвета Знамени Победы. А американские ракеты при случае будут просто самоуничтожаться, как только в их прицел попадет эта реликвия.

И в экономике – потому, что, раз только оказавшись национализированным, все российское производство автоматически заработает на полную мощность и восстановится как минимум в объеме 1985 года. Что при общественной собственности нужно еще и работать, в частности – не спать ночами до 3-х утра и руководить этим производствам и его налаживать, и вести за собой людей – они уже давно забыли. А в большинстве своем и не помнили.

Консерваторы не думают и не намерены заниматься производством (хотя все для этого у них сегодня есть), потому что вообще не считают это главным. По их мнению, главное – это власть и порядок. Верность народа правящему дому. Замордованное состояние оппозиции. И почитание власти. Будет почитание власти – все остальное приложится. Как только власть скажет производству, что ему нужно производить современную технику, в том числе и военную – оно и станет производить. А если при этом в вооруженных силах повесить иконы и строем водить солдат на молитвы, надев на попов погоны, – то армия единой силой православной веры сметет с лица земли любых супостатов, которые покусятся на Святую Русь.

Вот если «окрестить» стратегическую ракету – то ее точно американская ПРО не уловит. А если окрестить атомную подлодку – ее уж точно не поразит никакая торпеда. Только, увы, когда собрание православных клириков во главе с покойным патриархом помолилось за оставшихся в живых моряков «Курска» (а в этот момент там еще были живые) – то после этого не выжил никто. Консерваторы и пестуемые ими кадры предпочитают об этом не вспоминать.

Как, кстати, и о том, что, когда российская армия вступила в бой с отрядами Саакашвили в августе 2008 года – никто так и не услышал того, что по традиции мог рассчитывать услышать – благословения РПЦ в адрес русского оружия. Что не помешало этому русскому оружию победить в считанные дни.

Консерваторы вообще не заинтересованы в развитии производства. Потому что развитие современного производства – это ускоренный рост современного рабочего класса, владеющего современными технологиями и знанием – и потому не расположенного верить ни в незыблемость власти, ни в сказки граждан, облеченных в долгополые одеяния.

Либералы, само собой, не могут всерьез думать о развитии производства, поскольку производство, по их мнению, вообще развивать не надо. Оно развивается само, под воздействием рынка. Вот будет развиваться рынок – будет развиваться и производство. Что так было лишь двести лет назад – они не знают и знать не хотят. Как не хотят понимать и того, что рынок стимулирует лишь те отрасли экономки, которые приносят непосредственную экономическую выгоду. Сегодня. Здесь. И сейчас.

И если торговля акциями и посредничество при покупке квартир приносит большую прибыль, чем фундаментальная наука и высокотехнологическое производство – то и будет развиваться риэлтерская и брокерская деятельность. Если есть сфера приложения коротких, спекулятивных денег – никто и не будет давать под развитие серьезного производства длинных, производственных денег.

И вообще, производство – это скучно и тяжело. Вставать надо рано. Работать много. За технологией следить, график работы соблюдать – какие глупости, надрываться соблюдая обязательства по поставкам, добывать сырье и оборудование… Лучше уж как-нибудь так, по рыночному… Чтобы само все работало – а ты лишь на компьютере играл. И в блогах описывал, как тебя властная вертикаль зажимает. Взял кредит, дал в кредит. Купил подешевле. Продал подороже. Договор заключил. Откат получил. Деньги перевел на особый счет – и объявил о банкротстве. Потребовал у государства льготного кредита. Не получил – объявил себя борцом с тоталитаризмом и беспределом спецслужб.

Не могут и не хотят заниматься производством националисты. Потому что основа их подходов – вера в то, что если ты принадлежишь к некой избранной нации – то ты должен все получить, и не работая. Почему некогда немецкий национализм оказался сильнее коммунизма?

Потому что коммунисты говорили: «Возьмем власть, национализируем производство – и там каждому откроется дорога реализовать себя в своем труде». А националисты говорил: «Возьмем власть, побьем мешающую нам жить ненавистную нацию – и жизнь наладится сама собой». Потом, правда, оказалось, что на таких условиях, на заводах работать нужно либо под присмотром гестапо, либо пригоняя миллионы захваченных рабов.

Националисты – кто, когда-нибудь, слышал, что бы они звали строить заводы и вербовали рабочих в промышленность? Вот что они беспокоятся, что соотечественникам на рынке мест не хватит – это еще услышать можно.

Основа национализма – претензия на привилегированность.

Консерватор – требует молиться и любить власть, делать, что она говорит. Либерал – требует торговать и наживаться. Коммунист (разумеется, не из КП РФ, а «тереотический») требует работать.

Националист – ничего не требует. В смысле – от того, кого он признает своим. Он требует лишь для них (в первую очередь – для себя). И в первую очередь – от власти. Потому что – больше не от кого.

От власти он требует – прогнать «мигрантов» и обеспечить зажиточное существование «своему». При этом он власти подчиняться особенно не намерен, потому что он «данной национальности», а если власть ведет себя иначе, чем ожидается – он объявляет ее оккупационной и антинациональной.

Работать при этом – он тоже не хочет, на том основании, что он «данной нации». Даже не то, чтобы не хочет – напрягаться он не хочет. Он хочет – чтобы ему «создали условия».

Торговать и заниматься бизнесом он тоже не хочет – потому что считает, что это противоречит его «национальному характеру».

Национализм (современный национализм, не путать с прежним, классическим, который видел свою национальную исключительность в том, чтобы торговать лучше других, работать – более умело, чем другие, власть уважать – потому что это его власть, и служить ей – лучше, чем служат другие, потому что он этой нации – а эта нация все делает лучше других наций) – оказывается востребован потому, что все беды человека объясняет чьими-либо злыми происками. И избавление от этих бед видит не в изменении общественного порядка, не в труде, не в борьбе, не в служении – а лишь в вечном недовольстве по поводу «инородного элемента».

Он считает, что ему все положено – но даже не по праву гражданской или классовой принадлежности – а лишь по праву своего этнического происхождения.

Поэтому, естественно, думать о промышленности и ее развитии он не способен так же, как и другие современные политические типажи.

На прошедшем ЕГЭ боле половины сдавали гуманитарные предметы – и менее половины – технические.

Самое большое преступление рыночного фундаментализма в 90-е годы – даже не разрушение промышленности как таковой. Самое большое преступление – это то, что сама производственная деятельность перестала быть престижной. Престижным стало не производство и участие в нем – престижным стало потребление и участие в перераспределении.

Но после таких катастроф, какая постигла страну в 90-е годы – никто и никогда не поднимался иначе, чем через периоды упорной работы и национального напряжения. Связанного с самоограничениями и экономией.

В России дискредитирована сама идея «напряжения». Она объявлена непременной принадлежностью «тоталитаризма» – выдуманного публицистического термина, не имеющего научного определения, инструментально предназначенного только для одного – для подведения под одно название фашизма и социализма. То есть – в конечном счете, для унижения и моральной дискредитации, как социалистической идеи – так и России вообще.

И дискредитация идеи напряжения и идеи производства – на деле работает на ту же цель – на разложение национального самосознания, на превращения народа страны в желающих достатка, и потому вечно недовольных – но не желающих работы и самореализации, «не желающих напрягаться», не способных на мобилизацию.

Перед Россией сегодня действительно много угроз. Есть там и угроза внешних претензий иных стран. И угроза бедности. И угроза депопуляции. И угроза наркомании – все есть. Но главная - угроза дискредитации «идеи напряжения». Уничтожения потенциала психологической и социальной мобилизации. Внедрение мысли, что «жить нужно не затем, чтобы…» что-то сделать – а «потому что…» живем себе и живем. С комфортом и без смысла.

В современном мире нельзя жить, не имея современной промышленности, современных технологий и современной науки. Получить их можно, только вновь пройдя через когда то пройденную индустриализацию – и так и не пройденную постиндустриализацию.

А сделать это без изменения сознания тоже невозможно. Для индустриализации страны (без которой не может быть постиндустриализации) – нужна индустриализация сознания. Нужна атмосфера, в которой человек, работающий в офисе и сфере услуг – будет заведомо восприниматься как вторичный. А работающий на производстве (что рабочим, что технологом, что инженером) и в науке – как первичный.

Нужна своего рода технократизация страны – дополненная своего рода «диктатурой пролетариата».

 

2009-07-14